В ледяных просторах

Только голодавший или сидевший года в одиночном заключении может понять испытанное, когда мы, обложенные грудами газет, втягивались в жизнь мира. Узнали о поздней популярности нашей экспедиции, — мы не забыты: в это лето три корабля отправились на помощь нам, Брусилову и Русанову [106]. Нашлись средства снарядить поисковые экспедиции значительно богаче, чем некогда нас. Теперь «Фоку» ищут корабли, вооруженные радиотелеграфом, на их борту аэропланы. Отрываясь от газет, мы спрашивали Соболева о непонятном, о лицах известных всему миру, но имена которых мы прочитывали в первый раз. Разговор заводил опять в неизвестное и затягивался, а тут под рукой пачка газет еще так толста! — Так — от газет к расспросам — провели вечер. Когда поздней ночью мы располагались по-прежнему — вповалку на палубе «Фоки» — все жаловались на головную боль.

На следующий день в становище остановился почтовый пароход «Николай», идущий в Архангельск. Толпа заполняла все палубы: пассажиры узнали о нашем возвращении еще в Алек-сандровске. Громкое «ура» неслось в нашу честь с палуб, мостиков, из всех иллюминаторов. Мы ответили пушечным салютом и поднятием флагов. Наш капитан сейчас же отправился просить угля.

Угля на «Николае» оказалось в обрез; капитан мог предложить нам только пару тонн, чтоб избавить команду от тяжелого откачивания воды ручными помпами. Итак, «Фока» еще не мог двинуться в Архангельск. Четверо участников, ожидавшие встретить родных в Архангельске, решили проехать на «Николае»: «Фоке» не дойти до Архангельска раньше недели. А за это время можно два раза прокатиться из Рынды в Архангельск и обратно.

Как много людей! Тысячи взглядов, приветственные крики. Это в нашу честь? — На нас смотрят слишком пристально!

Одежда не стесняла нас в рыбачьем поселке. Мы были в лучших своих одеяниях. У меня был припасен даже крахмальный воротничок. Правда, за два года он сильно пожелтел и посерел, но все же это настоящий крахмальный воротничок. Запонка куда-то затерялась — пришлось заменить ее ниточками — однако, воротничок держался! Я был в ботинках, в настоящих шевровых! Правда, ботинки чищены два года назад, — но кому пришло бы в голову, отправляясь на полюс, брать с собою ваксу?.. Подобно воротничку и ботинкам выглядели все остальные части костюма, но нам казалось, что одеяния вполне приличны; когда пред Рындой вышел на палубу первый, облачившийся в лучшее, все пришли в восторг.

Мы поднялись на верхнюю палубу «Николая», где пассажиры, гладко выбритые, и дамы, в тканях волшебной легкости, собрались поглазеть на нас. Выделилась отчетливая мысль: одеты мы грязно. Наши «приличные костюмы» измяты и прокопчены. На этом пароходе, сияющем чистотой, наше место не среди чистых людей на палубе и в классах, а разве только — в кочегарке. Капитан, очевидно, был другого мнения, — он встретил нас с почетом. Все каюты и салоны были переполнены — капитан уступил свое роскошное помещение из двух кают. Постояв недолго в салоне отдельной смущенной группой, мы при первой же возможности спрятались в отведенное помещение. Неужели отныне предстоит спать на таких же ослепительно-белых койках? Неужели — умываться душистым мылом из мраморных умывальников?

Через полчаса зазвонил гонг. В каюту вошел человек во фраке. Он не прогнал грязных бродяг из роскошной каюты, а вежливо предложил им пообедать за общим столом в салоне первого класса.

Сесть за стол с превосходно одетыми людьми, не пахнущими ворванью, как мы, а нежными духами и ароматным табаком! Сунуть за серый воротничок белоснежную салфетку? Сидеть, быть может, с дамами?

Человек во фраке разъяснил: если мы хотим, ужин можно заказать в каюту, но теперь приборы уже поставлены, нас ждут. Обед сегодня хорош. Мы были изрядно голодны. — Отказаться от обеда, состоящего, наверное, из блюд, о которых мечтали два года?

Наши места рядом с капитаном. Свежие огурцы и редиска, сливочное масло, яйца, салат — все это только на закуску!

Буфетчики, вероятно, косо посматривали на новых пассажиров: нам стоило не малого труда воздержаться, не высыпать на тарелки всех огурцов и редиски, а сливочное масло намазывать не гуще, чем другие, не наесться досыта одними сдобными пирожками. Мы были разочарованы одним: мясо люммов и кайр, даже медвежье, вкуснее говядины: она слишком пресна.

За столом мы немного оправились от первого смущенья. Всеобщая предупредительность отвлекла от мыслей о своих грязных костюмах. Но мы решительно предпочитали расспрашивать, чем по несколько раз рассказывать о пережитых приключениях. Спастись от вопросов, конечно, нельзя: из первого же становища полетели новые телеграммы корреспондентов о подробностях гибели Седова и о нашем плавании. Под вечер, почти совсем утратив полярное дикарство, мы говорили уже с людьми подолгу.

Ночью, стоя на палубе и следя за пенистой полосой у борта, я поймал себя на мысли: «Вот бы «Фоке» таким ходом…», и засмеялся. А недалеко у борта же один из наших рассказывал стройной девушке с русой косой о том, как тяжело одиночество в полярную ночь. Навстречу несся теплый ветер.