В лесах Индии

– Чем я должен тебе поклясться? Может быть, Аллахом, о котором ты мне говорила?

– Нет, клянись мне своей жизнью, и этого будет довольно. Где было твоё сердце в те дни?

Маугли тихонько рассмеялся.

– В моем животе, потому что я был молод и всегда голодал. Тогда-то я научился выслеживать дичь и охотиться, посылая своих братьев туда и сюда, как король, командующий своими армиями. Так я пригнал нильгаи к глуповатому молодому сахибу и толстую жирную кобылу к толстому жирному сахибу, когда они просили меня показать мою силу. Я мог бы свободно погнать и их самих. И даже теперь, – он слегка возвысил голос, – и даже теперь я знаю, что позади нас стоит твой отец и Гисборн-сахиб. Нет, не убегай, потому что будь их хоть десять человек, ни один не осмелился бы сделать и шага вперёд. Припомни, как твой отец бил тебя. Должен ли я сказать слово, чтобы снова погнать его через лес?

Волк поднялся, оскалив зубы. Гисборн почувствовал, как Абдул-Гафур, стоявший с ним рядом, задрожал всем телом, и скоро его место опустело – толстяк пустился улепётывать по тропинке.

– Остаётся только Гисборн-сахиб, – по-прежнему не оборачиваясь, сказал Маугли, – но я ел хлеб Гисборн-сахиба, а теперь я буду на службе у него, и мои братья будут также и его слугами: будут выслеживать дичь и приносить лесные новости. Спрячься в траву…

Девушка убежала, и высокая трава сомкнулась позади неё. За нею последовал сторожевой волк, а Маугли, окружённый своими тремя телохранителями, очутился лицом к лицу с Гисборном, когда лесничий вышел из-за дерева.

– Вот и все колдовство, – сказал он, указывая на трех волков. – Толстый сахиб знал, что мы все, выросшие среди волков, бегали в детстве на локтях и коленях. Ощупав мои руки и ноги, он узнал правду, которой ты не знал. Что в этом удивительного, сахиб?

– Но это ещё более удивительно, чем колдовство. Значит, это они пригнали нильгаи?

– Да, и точно так же они пригнали бы Иблиса, если бы я приказал им это. Они – мои глаза и мои ноги.

– Ну, погляди-ка сюда; у Иблиса нет двустволки, и твои дьяволы должны кое-что запомнить: вот, например, теперь они стоят один за другим, так что я мог бы двумя выстрелами уложить всех трех.

– Но ведь они знают, что будут твоими слугами, как только я сделаюсь лесным сторожем.

– Будешь ли ты сторожем или нет, но ты обесчестил Абдул-Гафура. Ты внёс позор в его дом и на его голову.

– Что касается бесчестья, то он был опозорен тогда, когда взял твои деньги, и ещё более тогда, когда он стал нашёптывать тебе в уши, чтобы ты убил голого человека. Я сам поговорю с Абдул-Гафуром, потому что я теперь на службе у правительства, и у меня будет пенсия. Он должен устроить свадьбу по какому угодно обряду, или ему придётся ещё раз побегать. На рассвете я поговорю с ним. А теперь – у сахиба есть свой дом, а здесь – мой дом. Пора спать, сахиб.

Маугли повернулся и исчез в густой траве, оставив Гисборна в одиночестве. Нельзя было не понять намёка лесного бога, и Гисборн вернулся в бунгало, где Абдул-Гафур вне себя от ярости ждал его на веранде.

– Успокойся, успокойся! – сказал Гисборн, слегка встряхнув его, потому что он имел такой вид, как будто готов был упасть в обморок. – Миллер-сахиб сделал этого человека лесным сторожем, а ты знаешь, что это правительственная служба, и что в конце её он получит пенсию.

– Но он пария-млеч – собака среди собак; пожиратель падали! Какая пенсия может вознаградить за это?

– Про то знает Аллах, а ты ведь слышал, что беда уже случилась. Не будешь же ты трубить про неё всем другим слугам? Устрой скорее шади, и девушка сделает из него мусульманина. Он очень красивый малый. Что удивительного, что после твоих побоев она пошла к нему?..

– Он говорил вам, что натравит на меня своих зверей?..

– Да, мне кажется, он сделает это. Если он колдун, то очень сильный.

Абдул-Гафур подумал ещё немного, но потом бросился в ноги Гисборну и, забыв, что он мусульманин, принялся жалобно причитать:

– Ты – брамин, а я твоя корова. Устрой это дело и спаси мою честь, если её ещё можно спасти.

Гисборн во второй раз пошёл в лес и стал звать Маугли. Ответ послышался с верхних ветвей дерева, и тон его далеко не выражал покорности.

– Говори, – вежливо сказал Гисборн, поднимая голову кверху. – Ещё есть время лишить тебя места и прогнать вместе с твоими волками. Девушка должна на эту ночь вернуться в дом отца. Послезавтра будет шади по мусульманскому закону, и тогда ты можешь взять её к себе. Проводи её к Абдул-Гафуру.

– Я слушаю тебя, – среди ветвей послышался шёпот двух голосов, обсуждавших предложение. – Мы повинуемся… В последний раз.

Спустя год Миллер и Гисборн ехали как-то вместе по лесу, разговаривая о своих делах. Они выехали к скалам около Канийского ручья; Миллер ехал несколько впереди. Под тенью колючего кустарника барахтался голый коричневый ребёнок, и тут же из-за кустов выгладывала голова серого волка. Гисборн едва успел толкнуть ружьё Миллера так, что пуля проскользнула между верхними ветвями.

– Вы с ума сошли? – заорал Миллер. – Смотрите сюда!