- Яким Прохорыч?..- быстро вскинув на паломника заблиставшими глазами, вскрикнула игуменья и вдруг поправила "наметку", спустя креп на глаза...- Не чаяла с тобой видеться,- прибавила она более спокойно.
Пристальным, глубоким взором глядела она на паломника. В потускневших глазах старицы загорелось что-то молодое... Перебирая лестовку, игуменья чинно уселась, еще раз поправила на голове наметку и поникла головою. Губы шептали молитву.
- Ну, рассказывай свои похождения,- молвил Патап Максимыч Якиму Прохорычу.
Стуколов стал рассказывать, часто и зорко взглядывая на смущенную игуменью.
- Горько мне стало на родной стороне. Ни на что бы того не глядел я и не знай куда бы готов деваться! Вот уже двадцать пять лет и побольше прошло с той поры, а как вспомнишь, так и теперь сердце на клочья рваться зачнет... Молодость, молодость!.. Горячая кровь тогда ходила во мне... Не стерпел обиды, а заплатить обидчику было нельзя... И решил я покинуть родну сторону, чтоб в нее до гробовой доски не заглядывать...
Ниже и ниже склоняла Манефа голову. Бледные губы спешно шептали молитву. Если б кто из бывших тут пристальнее поглядел на нее, тот заметил бы, что рука ее, перебирая лестовку, трепетно вздрагивала.
- Какая ж это обида, Яким Прохорыч? - спросил Иван Григорьич.- Что-то не припомню я, чтобы перед уходом из-за Волги с тобой горе какое приключилось.