В лесах. Книга первая

— А как же, — отвечал Артемий. — Есть клады, самим господом положонные, те даются человеку, кого бог благословит… А где, в котором месте те божьи клады положены, никому не ведомо. Кому господь захочет богатство даровать, тому тайну свою и откроет. А иные клады людьми положены, и к ним приставлена темная сила. Об этих кладах записи есть: там прописано, где клад зарыт, каким видом является и с каким зароком положен… Эти клады страшные…

— Отчего? — спросил Патап Максимыч.

— Кровь на них, отвечал Артемий. — С бою богатство было брато, кровью омыто, много душ христианских за ту казну в стары годы загублено.

— Когда ж это было? — спросил Патап Максимыч.

— Давно…— сказал Артемий. — Еще в те поры, как купцами да боярами посконна рубаха владала.

— Когда ж это было? При царе Горохе, как грузди с опенками воевали?.. — смеялся Патап Максимыч.

— В казачьи времена, — степенно ответил Артемий.

— Что за казачьи времена такие? — спросил Патап Максимыч.

— Разве не слыхивал? — сказал Артемий. — Ведь в стары-то годы по всей Волге народ казачил… Было время, господин купец, золотое было времечко, да по грехам нашим миновало оно… Серые люди жили на всей вольной волюшке, ели сладко, пили пьяно, цветно платье носили — житье было разудалое, развеселое… Вон теперь по Волге пароходы взад и вперед снуют, ладьи да барки ходят, плоты плывут… Чьи пароходы, чьи плоты да барки? Купецкие все. Завладала ваша братья купцы Волгой-матушкой… А в стары годы не купецкие люди волжским раздольем владали, а наша братья, голытьба. -

— Что ты за чепуху несешь? — молвил Патап Максимыч. — Никогда не бывало, чтоб Волга у голытьбы в руках была.

— Была, господин купец. Не спорь — правду сказываю, — отвечал Артемий.

— Стара баба с похмелья на печке валялась да во сне твою правду видела, а ты зря те бабьи сказки и мелешь, — сказал Патап Максимыч. — Вранью да небылицам короткий век, а эта правда от старинных людей до нас дошла. Отцы, деды про нее нам сказывали, и песни такие про нее поются у нас… Значит, правда истинная.

— Мало ли что в песнях поют? Разве можно деревенской песне веру дать? — молвил Патап Максимыч.

— Можно, господин купец, потому что: «сказка — складка, а песня — быль», — ответил Артемий. — А ты слушай, что я про здешню старину тебе рассказывать стану: занятное дело, коли не знаешь.

— Ну, говори, рассказывай, — молвил Патап Максимыч. — Смолоду охотник я до сказок бывал… Отчего на досуге да на старости лет и не дослушать ваших россказней.

— Голытьба в стары годы по лесам жила, жила голытьба и промеж полей, — начал Артемий. — Кормиться стало нечем: хлеба недороды, подати большие, от бояр, от приказных людей утесненье… Хоть в землю зарывайся, хоть заживо в гроб ложись… И побежала голытьба врозь и стала она вольными казаками… Тут и зачинались казачьи времена… Котора голытьба на Украйну пошла — та ляхов да бусурманов побивала, свою казацкую кровь за Христову веру проливала… Котора голытьба в Сибирь махнула — та сибирские места полонила и великому государю Сибирским царством поклонилась… А на Волгу на матушку посыпала что ни на есть сама последняя голытьба. На своей-то стороне у ней не было ни кола, ни двора, ни угла, ни притула[77]; одно только и оставалось за душой богачество: наготы да босоты изувешаны шесты, холоду да голоду анбары полны… Вот, ладно, хорошо — высыпала та голытьба на Волгу, казаками назвалась… Атаманы да есаулы снаряжали легки лодочки косные и на тех на лодочках пошли по матушке по Волге разгуливать… Не попадай навстречу суда купецкие, не попадайся бояре да приказные: людей в воду, казну на себя!.. Веслом махнут — корабли возьмут, кистенем махнут — караван разобьют… Вот каковы бывали удальцы казаки поволожские…

— Это ты про разбойников? — молвил Патап Максимыч.

— По-вашему, разбойники, по-нашему, есаулы-молодцы да вольные казаки, — бойко ответил Артемий, с удальством тряхнув головой и сверкнув черными глазами. — Спеть, что ли, господин купец? — спросил Артемий. — Словами не расскажешь.

— Пой, пожалуй, — сказал Патап Максимыч. Запел Артемий одну из разинских песен, их так много сохраняется в Поволжье:

Как повыше было села Лыскова,
Как пониже было села Юркина,
Супротив села Богомолова:
В луговой было во сторонушке,
Протекала тут речка быстрая,
Речка быстрая, омутистая,
Омутистая Лева Керженка[78]

.

— Наша реченька, голубушка!.. — с любовью молвил Артемий, прервав песню. — В стары годы и наша Лева Керженка славной рекой слыла, суда ходили по ней, косные плавали… В казачьи времена атаманы да есаулы в нашу родну реченьку зимовать заходили; тут они и дуван дуванили, нажитое на Волге добро, значит, делили… А теперь и званья нашей реки не стало: завалило ее, голубушку, каршами, занесло замоинами[79], пошли по ней мели да перекаты… Так и пропала прежняя слава Керженца. Громче прежнего свистнул Артемий и, тряхнув головою, запел: