В лесах. Книга вторая

— Ай, батюшки! Совсем позабыла!.. — вскликнула Фленушка, внезапно перервав песню. — Спишь все, — обратилась она к задремавшей под унылую свадебную песню Параше. — Смотри, дева, не проспи царства небесного!.. А еще невеста!.. Срам даже смотреть-то на тебя!

— Тебе что? — вяло спросила Параша.

— Дело надо делать… Несколь времени осталось! — с досадой прикрикнула на нее Фленушка. — Кольцо с лентой из косы отдала ему?

— Не давывала, — ответила Параша.

— Как же так? Нельзя без того… Надо обряд соблюсти. Спокон веку на самокрутках так водится, — говорила Фленушка. — По-настоящему надо, чтобы он силой у тебя их отнял… Да куда ему, вахлаку? Пентюх, как есть пентюх. Противно даже смотреть на непутного.

— Отдам, коли надо, — лениво промолвила Параша. — Седни же отдам… Гулять-то во Вражек пойдем?

— После венца нагуляешься, — резко ответила Фленушка. — Не до гульбы теперь, без того хлопот по горло… Наверх ступай, в светелку, Ваську пришлю туда… Да не долго валандайтесь — могут приметить, и то Никанора суетиться зачала… Молви, Маруха, саратовцу, — напоил бы опять ее хорошенько.

— Так я наверх пойду, — процедила сквозь зубы Параша и пошла из горницы.

Только что вышла она, Фленушка глянула в окошко. Василий Борисыч с саратовцем через обительский двор идут.

— Беги к ним, Марьюшка, — торопко сказала она головщице. — Сеньке насчет Никаноры молви, — поил бы, а Ваську ко мне.

Пошла головщица из горницы, вскоре Василий Борисыч пришел.

— Что, непутный?.. Шатаешься, разгуливаешь?.. А того нисколько не понимаешь, что тут из-за тебя беспокойство? — такими словами встретила московского посланника Фленушка.

— Ох, искушение!.. — глубоко вздохнул Василий Борисыч, отирая платком распотевшее лицо, и сел на диван.

— Ну, что скажешь? — став перед ним и закинув за спину руки, спросила Фленушка.

— Не знаю, что и сказать вам, Флена Васильевна, — жалобно ответил Василий Борисыч. — В такое вы меня привели положение, что даже и подумать страшно…

— Что ж, ты на попятный, что ли? — скрестив руки на груди и глядя в упор на Василья Борисыча, вскликнула Фленушка. — Назад ворочать?.. Нет, брат, шалишь!.. От меня не вывернешься!..

— Ох, искушение!.. — едва слышно промолвил совсем растерявшийся Василий Борисыч.

— Отлынивать? — громче прежнего крикнула на него Фленушка.

— Да нет, — робко отвечал Василий Борисыч. — Нет. Куда уж тут отлынивать… Попал в мережу, так чего уж тут разговаривать!.. Не выпрыгнешь… А все-таки боязно, Флена Васильевна.

— Речи о том чтобы не было. Слышишь? — повелительно крикнула Фленушка. — Не то знаешь Самоквасова? Справится… Ребер, пожалуй, не досчитаешься!.. Вздохнул Василий Борисыч.

— Наверх ступай, невеста ждет. Возьми у нее кольцо да ленту из косы. Силой-то посмеешь ли взять?

— Как же это возможно, Флена Васильевна? Вдруг силой!.. — робко проговорил Василий Борисыч.

— Ну, ступай, ступай, — крикнула Фленушка и протолкала вон из горницы оторопевшего московского посланника. Он не отвечал, вздыхал только да говорил свое:

— Искушение!

***

Петр Степаныч совсем разошелся с Фленушкой. Еще на другой день после черствых именин, когда привелось ему и днем и вечером подслушивать речи девичьи, улучил он времечко тайком поговорить с нею. Самоквасов был прямой человек, да и Фленушка не того десятка, чтоб издалека да обходцем можно было к ней подъезжать с намеками. Свиделись они середь бела дня в рощице, что подле кладбища росла. Встретились ненароком.

Стал Самоквасов перед Фленушкой, сам подбоченился и с усмешкой промолвил ей:

— А вечорашний день каких див я наслушался!

— А ты лишнего-то не мели, нечего нам с тобой канителиться[216]. Не сказывай обиняком, режь правду прямиком, — смело глядя в глаза Самоквасову, с задором промолвила Фленушка.

— Вечор, как Дарья Никитишна сказки вам сказывала, я у тебя под окном сидел, — молвил Петр Степаныч.

— Знаю, — спокойно промолвила Фленушка.

— А когда свои речи вела, знала ли ты, что я недалёко? — спросил Самоквасов.

— Нет, не знала.

— Значит, не то чтобы в посмех, от настоящего сердца, от души своей говорила?

— От всего моего сердца, ото всей души те слова говорила я, — ответила Фленушка.

— Значит, что же?

— Сам разбирай. Призадумался Петр Степаныч. Оба примолкли.

— Не чаял этого, не думал, — сказал он, наконец.

— Никогда не таила от тебя я мыслей своих, — тихо, с едва заметной грустью молвила Фленушка. — Всегда говорила, что в мужья ты мне не годишься… Разве не сказывала я тебе, что буду женой злой, неугодливой? Нешто не говорила, что такова уж я на свет уродилась, что никогда не бывать мне кроткой, покорной женой? Нешто не говорила, что у нас с тобой будет один конец — либо сама петлю на шею, либо тебе отравы дам?..

— Бахвалилась[217], — сказал Самоквасов.

— Не из таковских я, не бахвалка, — перервала его Фленушка. — Прямое дело говорила. Вольно было не слушать речей моих.

— Зачем же столько времени ты проводила меня? — с жаром спросил ее Петр Степаныч.

— Чем же я проводила тебя? — вскинув пылающими глазами на Самоквасова, спросила Фленушка.