В лесах. Книга вторая

И матери и белицы низко поклонились игуменье. Казначея мать Ираида за всех за них молвила:

— Твоими, матушка, стараньями, твоим попеченьем!.. Не от уст, от сердец наших прими благодаренье.

— Спаси Христос, матери; спасибо, девицы… Всех на добром слове благодарю покорно, — с малым поклоном ответила Таисея, встала и пошла из келарни. Сойдя с крыльца, увидала она молодых людей, что кланялись с Манефиными богомольцами…

— Не прогневайтесь, гости дорогие, на нашем убогом угощенье, — с низким поклоном сказала им Таисея. — Не взыщите бога ради на наших недостатках… Много гостям рады, да немного запасливы.

— Чтой-то вы, матушка?.. Помилуйте! — молвил удалец, что был одет по-немецкому. — Оченно довольны остались на вашей ласке и угощенье.

— За любовь благодарим покорно, Петр Степаныч, за доброе ваше слово, — с полным поклоном сказала мать Таисея. — Да вот что, мои дорогие, за хлопотами да за службой путем-то я с вами еще не побеседовала, письма-то едва прочитать удосужилась… Не зайдете ль ко мне в келью чайку испить — потолковали б о делах-то…

— Со всяким нашим удовольствием, — ответил Петр Степаныч. — Пойдем, — прибавил он, обращаясь к товарищу.

— Пожалуй, — равнодушно отозвался тот.

— Мы сейчас, матушка. На минуточку только к себе зайдем, — сказал Петр Степаныч.

— Будем ждать, будем вас ждать, гости мои дорогие, — сказала Таисея и, подозвав Ираиду, велела ей идти за ней в келью.

Келейка Таисеи была маленькая, но уютная. Не было в ней ни такого простора, ни убранства, как у матери Манефы, но так же все было опрятно и чисто. Отдав приказ маленькой, толстенькой келейнице Варварушке самовар кипятить, а на особый стол поставить разных заедок: пряников, фиников, черносливу и орехов, мать Таисея сама пошла в боковушу и вынесла оттуда графинчик с водкой, настоенной плававшими в нем лимонными корками, и бутылку постных сливок, то есть ямайского рома ярославской работы.

— Ну, матушка Ираида, — садясь на лавку, сказала она своей казначее, — послушай-ка меня, надо нам с тобой посоветовать. Вечор некогда было и сегодня тож. Гости-то наши письма ко мне привезли: Тимофей Гордеич Самоквасов читалку просит прислать, старичок-от у них преставился, дедушка-то… Слыхала, чай, что в подвале-то жил, в затворе спасался.

— Так, — думчиво молвила мать казначея.

— А Панкова приказчик, Семен Петрович, из Саратова от своего хозяина, от Ермолая Васильича, такое ж письмо привез, — продолжала Таисея. — Дочка у Панкова побывшилась, надо и к ним на «годовую» девицу послать. Как посоветуешь, Ираидушка?

— А мой совет, матушка, будет такой, — немного подумавши, молвила мать Ираида. — Оленушка в Хвалыне живет у Стромиловых, на другой день Казанской выйдет ей срок — годовщина. Сплыть бы ей до Саратова, там ведь близехонько, тем же бы днем на пароходе поспела.

— И мне про Олену на ум приходило, — молвила мать Таисея, — да матушки Арсении жаль, два годочка не видалась с племяненкой-то.

— И третий потерпит, — сказала казначея. — Оленушка девица еще молодая, в обитель взята с малолетства, совсем как есть нагишом, надо ж ей обительскую хлеб-соль отработать. На покое-то жить, кажись бы, раненько.

— Так-то оно так, Ираидушка, да матушка-то Арсения плакаться будет, больно уж любит она Оленушку-то, — говорила мать Таисея.

— И поплачет, не велика беда, — молвила Ираида. — То дело не ее, обительское. Должна покориться. Когда насчет этого соборно станешь советовать?

— Да хоть завтра бы, что ли, — ответила мать Таисея.

— Завтра так завтра, — молвила казначея. — Матери все в один голос на Олену укажут… Уж как ни быть, а в Саратов ей ехать. Мать Арсения что хошь говори, не послушают.

— Вестимо не послушают, тоже ведь доход, — согласилась мать Таисея. — Да мне-то уж больно жаль старицу… Шутка ли в самом деле, два года не видались, да еще и третий не свидятся… До всякого доведись, Ираидушка…

— Что ж делать-то, матушка? Наша обитель не людная, опричь Оленушки, и послать-то некого. Разве Варварушку? — кивнув головой на дверь, куда только что вышла келейница, молвила Ираида.

— Как можно Варвару? — тревожно заговорила игуменья. — Нет, уж вы, пожалуйста, про нее и не поминайте…

Мне-то как же без Варварушки быть?.. И за мной ходить, и на клиросе в головщицах, и письма какие случатся, все она да она… Без Варвары я как без рук… Коли так, так уж лучше Катерину пошлем: плакальщиц по ней не будет.

— Пухнет вся, матушка, ноги стали что бревна, — возразила Ираида. — По моему замечанью, до весны вряд ли она и протянет… А что хорошего больную послать да немощную?.. От благодетелей остуда, да и ей невмоготу… За псалтырем-то день-ночь стоять и здоровый с непривычки как раз свалится… Как возможно нездоровых читалок в таки люди посылать?..

— И то правда, — согласилась Таисея. — Так как же? — обратилась она к Ираиде после короткого раздумья.

— Мои речи все те же будут, матушка, — ответила казначея. — Опричь Оленушки, некого… Сама видишь, сама знаешь.