В лесах. Книга вторая

— Верно твое слово, — подтвердил Колышкин. — Надивиться не могу, как это решилась она… Баба не в молодях, а ему немного за двадцать перевалило; лет через десять — она старуха, а он в полной поре… Видала от первого мужа цветочки, от другого ягодок не увидать ли… И увидит, беспременно увидит… Еще женихом какое он дельце обработал — чуть не половину ее капитала за собой закрепил… И дом и пароход — все на его имя. Завладеет и деньгами, что в ларце у жены покаместь остались… Всем по скорости завладеет… Тогда и свищи себе в кулак Марья Гавриловна, гляди из мужниных рук… Воли-то нет над ней, поучить-то некому, дурь-то выбить из пустой головы.

— Как же это он таково скоро? — молвил Патап Максимыч, не глядя на Колышкина.

— Такие дела всегда наспех делаются, — сказал Сергей Андреич. — Баба молодая, кровь-то, видно, еще горяча, а он из себя молодец… Полюбился… А тут бес… И пришлось скорей грех венцом покрывать… Не она первая, не она последняя… А ловок вскормленник твой… метил недолго, попал хорошо.

— Да, ловок, — вздохнул Патап Максимыч, и яркая краска облила думное лицо его.

— Билет на свадьбу присылал, да я не поехал, — молвил Сергей Андреич. — Ну его к богу. Не люблю таких.

Не отвечал Патап Максимыч. Про Настю ему вспомнилось.

— Шельмец! — порывисто с места вскочив, вскликнул он и стал ходить по беседке взад и вперед.

— Раскусил-таки! — усмехнулся Колышкин. — Да, молодец!.. Из молодых, да ранний!.. Я, признаться, радехонек, что ты вовремя с ним распутался… Ненадежный парень — рано ли, поздно ли в шапку тебе наклал бы… И спит и видит скору наживу… Ради ее отца с матерью не помилует… Неладный человек!

— Не в примету мне было то, — обмахиваясь платком, промолвил Патап Максимыч. Пот градом струился по раскрасневшемуся лицу его.

— А я так приметил, даром что меньше твоего знаю пройдоху…— сказал на то Колышкин. — Намедни пожаловал… был у меня. Парой в коляске, в модной одеже, завит, раздушен, закорузлые руки в перчатках. Так и помер я со смеху… Важный, ровно вельможа! Руки в боки, глаза в потолоки — умора! И послушал бы ты, крестный, как теперь он разговаривает, как про родителей рассуждает… Мерзавец, одно слово — мерзавец!

— Что ж про родителей-то? — спросил Патап Максимыч.

— Спрашиваю его: будут ли на свадьбу, повестил ли их? «Некогда, говорит, мне за ними рассылать, оченно, дескать, много и без них хлопот».

— Дела, дела! — глубоко вздохнул Патап Максимыч, садясь на стул перед Колышкиным.

— Да, крестный, дела, что сажа бела, — молвил Сергей Андреич.

— Повидаться мне с ней надо б, с Марьей-то Гавриловной, — подумав, сказал Патап Максимыч. — Дельце есть до нее… За тем больше и в Комаров к сестре ездил, чаял ее там увидать.

— Что за дельце такое? — спросил Колышкин.

— Торговое, — сухо ответил Чапурин.

— Что ж?.. Сходи поздравь с законным браком. Законный как есть — в духовской венчались, в единоверческой, — сказал Сергей Андреич.

— Да ведь они оба нашего согласу, — удивился Патап Максимыч.

— Духовско-то венчанье, слышь, покрепче вашего, — улыбнулся Колышкин. — Насчет наследства спокойнее, а то неравно помрет, так после нее все брату достанется. Так и сказал. Боится, видишь, чтоб Залетовы не вступились в имение, не заявили бы после ее смерти, что не было венчанья, как следует.

— Не сделает этого Залетов, — молвил Патап Максимыч. — Знаю я Антипу Гаврилыча: до денег жаден, а на такое дело не пойдет.

— Сам я знаю Залетова, сам то же думаю, а вот Алексей Трифоныч Лохматов не таких, видно, мыслей держится, — ответил Колышкин.

— Не чаял от него таких делов, не чаял, — качая головой, говорил Патап Максимыч.

После того приятели спокойно толковали про торговые дела, про пароходство, клади и поставки. И длилась у них беседа до ужина.

— Где спать-то велишь? — спросил Патап Максимыч, выходя с хозяином после ужина из беседки.

— Все приготовлено. Успокою дорогого гостя!.. В кои-то веки пожаловал!.. — говорил Сергей Андреич.

— Ты бы мне здесь в беседке велел постлать… На вольном воздухе легче, не душно, — сказал Патап Максимыч.

— Чтой-то ты, крестный? — возразил Сергей Андреич. — Возможно ль тебе у меня не в дому ночевать!.. На всех хватит места. Хочешь, спальню свою уступлю? Нам с женой другое место найдется.

— Нет, уж ты вели мне постеленку в беседке постлать… На воле-то крепче поспится, — настаивал Патап Максимыч.

— На заре-то холодно будет — озябнешь, — молвил Сергей Андреич.

— Наше дело мужицкое — авось не замерзнем, — усмехнулся Патап Максимыч и настоял, чтоб ночлег был сготовлен ему в беседке.

Полночь небо крыла, слабо звезды мерцали в синей высоте небосклона. Тихо было в воздухе, еще не остывшем от зноя долгого жаркого дня, но свежей отрадной прохладой с речного простора тянуло… Всюду царил бесшумный, беззвучный покой. Но не было покоя на сердце Чапурина. Не спалось ему и в беседке… Душно… Совсем раздетый, до самого солнышка простоял он на круче, неустанно смотря в темную заречную даль родных заволжских лесов.