В лесах под Вязьмой

Двор изгибался, основная его часть находилась за углом сарая. Завадский на цыпочках бросился за угол, вынув нож из чехла. Это оказалось кстати – из-за угла вынырнул солдат, решивший выяснить, что за шум, и получил нож в пузо. Он задергался, выкатил глаза. Завадский схватил его за шиворот, прижал к стене и стал проворачивать рукоятку в ране, придирчиво смотря в глаза своему врагу. Сопротивления оккупант не оказывал – глаза потухли, он свесил голову. Завадский отпрянул, и мертвое тело, как куль, свалилось ему под ноги. Женщина благодарила и умоляла спасти ее дочь Аленку, ведь та такая беспомощная, с рождения одна нога короче другой!

Шубин скользнул за угол и бросился к приоткрытой двери приземистого амбара. Дверь со скрипом отворилась, Глеб припал к косяку. Зерно в амбаре давно не хранили. Здесь лежали горы перепревшего сена, запашок стоял соответствующий. Под голой задницей упитанного вояки извивалась и выла девушка лет семнадцати – не сказать, что очень привлекательная, с носом-пуговкой, вся какая-то нескладная, плоскогрудая. Насильник услышал скрип и бросил, не оборачиваясь: «Ганс, наберись терпения, дождись своей очереди!» К самому важному он еще не приступил – жертва сопротивлялась, норовила выскользнуть. Она завизжала, и насильник ударил ее в висок. Оглушенная девушка откинула голову. Немец сладострастно заурчал, приступая к делу. Шубин ворвался внутрь, обнаружил ржавые вилы, схватил их и вонзил их насильнику в зад. Удар оказался что надо, фашист взревел, как бизон, начал извиваться, пытаясь встать. Боль рвала его на куски, упитанная рожа позеленела. Извернувшись, он вырвал из задницы острые зубья, захлестала кровь, боль никуда не делась.

– Подвиньтесь-ка, товарищ лейтенант, не командирское это дело…

Завадский отстранил Шубина, поднял вилы и, когда солдат перевернулся на спину, вонзил их ему в грудь. Хрустнула грудная клетка, зубья прошили тело и пригвоздили насильника к полу. Он извивался, злобно таращил глаза. В таком состоянии он долго не протянул и вскоре угомонился.

«Вот и съездили развеяться», – мелькнула мысль. Все это было неправильно, разведчики занимались не своим делом, но не оставлять же граждан в беде?

Девчушка рыдала взахлеб, сидела, растирая слезы кулачками. Потом опомнилась, вскочила, стала натягивать рваные рейтузы. Психологическая травма была налицо, но девичья честь не пострадала. Подбежала мать, схватила девочку за плечи, потащила ее прочь из амбара. Та спотыкалась и не сводила потрясенных глаз с туловища, прибитого к полу.

– Ребята, спасибо вам огромное! – К Шубину бросился хозяин, схватил его за руку, стал ее трясти. – Век вас не забуду! Что делают, упыри проклятые! Мало им того, что все закрома подчистили… В первый раз мы Аленку спрятали, а сейчас не успели – нашли ее супостаты в сарае! С октября уже прячем, хорошо, что никто не выдал… В деревне всего несколько человек осталось, по большей части пенсионеры, да мы, Авдюшины… Егор Миронович я, – опомнился хозяин. – А супруга – Дарья Михайловна. До войны она в колхозной конторе работала, а я в лесничем хозяйстве числился – здесь у нас угодья обширные, на востоке начинается заповедник…

– Давайте позднее поговорим, Егор Миронович, – перебил Шубин. – Мобилизуйте своих женщин, пусть подметут двор, кровь подчистят, в сарае уберут. В общем, наведите порядок, словно тут не было никого, а потом поговорим – у нас есть о чем вас расспросить.

Работали в темпе – завели немецкий мотоцикл, подогнали его к сараям, стали грузить на него мертвые тела. Смотрелось комично, тела вываливались, Серега Лях нервничал и покрикивал на мертвецов, словно от них что-то зависело. Потом мотоцикл вывели с участка и подогнали к озеру, где над водой возвышался дощатый настил. По уверению хозяина, глубина в озере была большая, начиналась у самого берега, поэтому он всегда запрещал своим домашним здесь купаться. Да и слава у этого местечка неважная – поговаривали, что кикиморы разные водятся, болотного лешего неоднократно видели. Пацаны, конечно, купаются, что с них взять, но несчастные случаи регулярно происходят. «Теперь здесь точно привидения будут граждан третировать», – пробормотал Никита Костромин, заводя мотор и размышляя, чем бы подпереть педаль. Красиво не получилось – мотоцикл прогрохотал по мосткам, плюхнулся в воду и на дне благополучно заглох. Но тела вывалились, не удержавшись в седлах. Пришлось привязать к ним камни и столкнуть по очереди в озеро. Вода сомкнулась, успокоилась, и вспотевшие бойцы перевели дыхание.

– Пусть купаются, черти, – выдохнул Лях. – Открыли сезон.

– Холодноватая еще вода для купания, – передернул плечами Ветренко.

– А им не все ли равно? – нервно засмеялся Костромин.

Егор Миронович снова начал всех благодарить, но Шубин это дело пресек. Время потеряли, устроили побоище с перспективой провала – требовалась компенсация. Хозяин пригласил в дом перекусить и отдохнуть. Натянуто улыбалась хозяйка, робко выглядывала из-за печки Аленка, у которой обнаружились особенности умственного развития.