В лесах Урала

И он целый вечер рассказывал о вогулах. Поздней ночью, распростившись с учителем, я бежал по скрипучему снегу к дому и думал:

«Ах, зачем я не пригласил вогулов! Они спели бы песню о Мадур-Вазе, рассказали о войне».

Теперь все это вспомнилось, и поездка к вогулам показалась такой заманчивой!

Дед шутил, смеялся, весело покрикивал на собак. За день мы сделали около сотни верст. Вечером с гор налетел буран. Закрутились снежные вихри, в двух шагах ничего не видать.

Ехать было невозможно. Мы свернули в сторону, укрылись в ельнике. Ветер был так силен, что не удалось развести огня. Ночь провели без сна. На другой день погода улеглась. Дед покормил собак, и опять замелькали крутые увалы, сосны, лиственницы. В полдень на левом берегу показался дымок.

— Вот и Яргунь, — улыбнулся дед. — Приехали. Только не ошибись, парень, не зови вогулами: обидятся. Они — манси. Прозвище «вогулы» дано им царскими чиновниками.

Глава вторая

Первыми нас встретили вогульские лайки. Они, рыча, прыгали вокруг санок. Пестря и Урма, путая постромки, рвались в бой. Дед кричал на собак, взмахивал хореем. Подбежали мужчины с курчавыми чёрными волосами, заплетенными в две длинные косы и перевитыми красными шнурками, с украшениями из медных пуговиц на затылке. Несмотря на холод, манси были без шапок, в коротких меховых курточках нараспашку. Они приветствовали нас:

— Пайся, пайся, рума-ойка![4]

Дед отвечал им так же. Манси распрягали собак. Нас окружили женщины, дети. Все рады, будто в самом деле к ним приехали званые гости.

— Кто понимает по-русски? — спросил дед.

— Я понимай русски, — ответил высокий смуглолицый манси. — Куда путь держите?

— К вам.

— Какой начальник будешь?

— Я не начальник, — сказал, смеясь, дед. — Я буду русский охотник, приехал к манси, как друг, привез хорошие новости.

— Как звать русски охотник?

— Спиридон Соломин. А тебя как?

— Моя — Тосман.

Тосман сказал что-то манси на родном языке, и все опять громко закричали:

— Пайся, рума-ойка!

Манси хлопали деда по спине руками.

— Давайте о деле поговорим, — начал дед, обращаясь к Тосману.

— А, хорош, — ответил манси. — Дело после будем сказывать. Теперь у манси праздник, лося убили.

Нас повели узкой тропинкой мимо амбаров на столбах в самую большую юрту паула, усадили за стол. В чувале горел огонь. На нарах лежал огромный лось. Было жарко и душно.

Тосман выпроводил лишних людей. Остались несколько мужчин, две женщины — жена и мать хозяина. Мы сели в передний угол на нары. Старуха угощала нас мороженой рыбой, лепешками, вяленым мясом. Тосман кивнул мужчинам. Они стащили лося с нар. Четверо взяли рогача за ноги, повернули кверху брюхом. Пятый манси, низенький коренастый крепыш, всадил в горло животного нож, распорол кожу от головы до задних ног. Остальные, взяв ножи, помогали. Лось разделан. Принесли котлы. В один положили внутренности, в другой слили кровь. Два котла, набитые доверху мясом, закипели на огне чувала. Старуха помешивала в котлах деревянной ложкой, снимала пену. Мужчины принялись за голову лося. Отпилили рога, вскрыли череп, достали мозг, отрезали губы, выполоскали их с языком и почками в чистой воде, бросили в особый медный котелок.

— Это для вас, почетных гостей, — сказала старуха, кивая деду. Она хорошо говорила по-русски.

Тосман налил в деревянную чашку с золочеными краями немного крови, положил туда кусочек легкого, часть губы, ухо лося и поставил чашку на полку в передний угол. Мы удивлены. Он объяснил: это жертва шайтану Чохрынь-Ойка, покровителю охоты и промысла. Рядом со священным ящичком на стене висел потемневший образ Николая-чудотворца. Чтобы русский святой не обиделся, Тосман помазал кровью лицо и бороду Николая-чудотворца.

В юрту собрались гости. Тосман выкатил из-под нар бочонок, выбил из него втулку, наполнил кружку вином. Первую кружку он выплеснул в пылающий чувал, где на секунду вспыхнул синий огонек. Затем кружка пошла по рукам. Гости брали мясо из котла. Нам с дедом тоже подкладывали куски дымящейся лосины. Мы были уже сыты, но, чтоб не обижать хозяина, ели через силу.

Дед выпил с морозу кружку вина и сидел неподвижно, прислонившись спиной к стене. Старуха поднесла мне чашечку, наполненную кровью. В крови — кусочки печени и сырого уха лося. Я не знал, как быть. Тосман взял из чашки печень, сунул мне в рот. На хряще лосиного уха была шерсть. Я поморщился. Манси одобрительно шумели. Дед покрикивал:

— Ешь, Матвейко, ешь! Гляди, они какие добрые: самое сладкое тебе дают.

В юрту вошел пожилой манси в расшитой узорами оленьей малице, и хозяева начали угощать его. Он держал себя как начальник. Когда говорил — все смолкали, поворачивали к нему лица. Дед спросил Тосмана, кто такой новый гость.

— Это Лобсинья, — ответил Тосман. — Шибко богатый человек. У него триста оленей. Старшина, и русские купцы с ним за руку здороваются.

Лобсинья ел неторопливо и мало. Он, кажется, совсем не голоден и пришел только затем, чтобы оказать внимание счастливому охотнику.

Манси подходили к Лобсинье и о чем-то разговаривали с ним. Он отвечал, и все улыбались.