В лесах Урала

Я ухватил соболя за шею. Лапы зверя запутались в ячеях тенет, но все же он до крови оцарапал мне руки. Я чувствовал холодок острых когтей, судорожные рывки, но рук не разжимал.

Дед легонько стукнул соболя шестом по голове — и все кончилось.

Я взял зверя за хвост, поднял над заалевшим от крови снегом.

До чего хорош! Темная ость с дымчато-бурым подшерстком на горбу отливала золотистою искрой. Невозможно было оторвать глаз от головы с большими ушами. Ноги потолще, чем у куницы, мех нежный и мягкий. Морда черная, в серой пестринке, шея и бока рыжеватого цвета, брюшко желточно-желтое.

Дед весело сказал:

— С полем, Матвеюшко!

Сладко кружилась голова. Теперь я — заправский охотник! Знаю, как ловить соболей, один найду дорогу к этим заветным местам. И жар-птица не уйдет, как уходила от деда!

Заря занималась над студеным лесом. Небо ярко синело. Собаки, обиженные тем, что охотимся без них, рвались и повизгивали.

Дед взял из моих рук соболя.

— Матерущий какой! — тихо сказал он. — Кабы не ты, он, гляди-ко, опять бы на дерево сиганул! Староват я, видно, стал, твердости в руках нет. Вот ужо заявимся домой, тебе фунт пряников куплю, розовых, с завитушкою.

Пряники! Я думал стать первым охотником деревни, а меня, как маленького, собираются угощать пряниками!

Но я не сердился на деда — мое сердце было наполнено радостью, я прощал ему все.

Часть вторая

Глава первая

В те недели газеты почему-то задерживались на почте, и городские новости мы узнавали с большим опозданием.

Пришел в гости на лыжах брат деда, Максим Демьяныч. Он жил где-то на заимке, верстах в двадцати от Кочетов, появлялся у нас редко. Был он моложе деда, приземистый, плотный, с острой бородкой, говорил громко, часто взмахивал длинными руками. За столом поговорили об охоте, о ценах на пушнину. Максим только что вернулся из города.

— По реке, в деревнях, что творится, господи боже мой! — сказал Максим. — Мужики бунтуют. Урядников посажали в холодную, у старшин бляхи посрывали, податей, налогов не платят. А в городе народ объявил царю забастовку, начальство перебито, красные флаги на домах.

— Солдаты что смотрят? — спросила бабушка.

— Солдаты? Они от присяги отказались, почище мужиков бунтуют. Губернатора вывели на колокольню, столкнули вниз головой. Вот как они, солдаты, действуют.

Проводив Максима, дед пошел к Всеволоду Евгеньевичу, пробыл у него часа два. Вернулся веселый, послал меня собирать мужиков.

— Говори — важное дело. Пусть немедля идут. Семена Потапыча Бородулина не зови.

Я собрал сходку.

— Вот что, православные, — начал дед. — Россия на царя поднялась. Губернаторов, помещиков бьют. Народ в свои руки все берет. И солдаты многие, слыхать, на царскую власть ружья поворачивают. Я думаю, что и нам пора. Мы тоже утесненье терпим от графских людишек. Дерут за всякую мелочь деньги. Что в тайге да в воде добудешь — им подавай. Побаловали псов — хватит: для себя стараться начнем.

Одним слова деда пришлись по душе. Они говорили, что пора выгнать графских доверенных. Другие боязливо слушали, помалкивали. Потом завязался горячий спор.

Харитон Вахонин стучал костылем по полу.

— Царь — помазанник божий. Как можно супротив царской власти идти? Кто бунтует, у того руки-ноги отсохнут. Когда-то, в далекие времена, Степан Разин да Емельян Пугачев тоже поднимали народ на царей, но ничего не вышло. А в те поры царская власть была молода, слабовата. Теперь же у царя мильон войска, полиции, казаков. Куда там!..

Дед обозвал Харитона заячьей душой. Харитон, обиженный, надел шапку и ушел. За ним — человек пять. В избе остались те, кто согласен с дедом.

— На трусов надея плохая, — сказал дед, когда захлопнулись двери. — Придется нам, мужики, без них управляться.

— Управимся, — ответил Тарас Кожин. — Только с чего начинать?

— Первым делом старосте Семену Бородулину бока намять, — сказал дядя Нифонт. — Из кожи лезет, помогает графским обирать мужиков. Свой, а хуже чужих.

— Не мешает проучить Семена, — согласился Емельян Мизгирев. — Укоротить ему руки маленько. Я первый начну, а вы подсобите.

Потолковав, мужики ушли.

Сходка собиралась каждый день. Емельяна Мизгирева посылали куда-то на лыжах в дальнюю деревню— поразузнать. Он вернулся с такими новостями, что у мужиков дух захватило.

Зинаиду Сироту на сходки не звали, но она сама приходила первой, сидела до конца, выступала с речами. Мужики молчаливо признали ее равной: она секретарствовала на собраниях, ездила для связи в Ивановку и другие места.

Семен Потапыч не показывался на улице. Секлетея — Коровья смерть говорила соседям:

— Занедужил мой хозяин. Лихоманка, что ли, его схватила: не пьет, не ест. Как бы совсем не умер.

Дед посмеивался.

— Хитер Семен.

Мужики отказывались платить уполномоченному графа Строганова поборы. Из тайги все возили бесплатно. Чтоб «досадить» графу, бревна заготовляли даже те хозяева, кому не надо было строиться. У нас тоже был завален графскими бревнами весь двор.

— Куда нам столько? — ворчала бабушка.

Дед отвечал, что он хочет подать мужикам пример.