В лесной глуши

– Думаю, да, – ответил Купидо. У него было ощущение, что она пытается намекнуть на что-то, чего он не может понять. – Тем не менее у них были серьезные отношения. Они ведь даже решили в ближайшем будущем пожениться.

Камила скептически улыбнулась:

– Пожениться? Не верьте всему, что говорит Маркос. Возможно, они и говорили об этом, но не думаю, чтобы Глория решилась на такой шаг. По крайней мере, сейчас. Она была из тех страстных личностей, которые понимают совместную жизнь не как договор о сосуществовании и даже не как пакт против одиночества. Она часто повторяла, что если партнер не может привести тебя в рай, а ты вынуждена жить с ним, в результате он ввергнет тебя в ад. Еще она говорила, что во всех парах, которые она знает, есть штурман и есть тормоз, тот, кто быстро продвигается вперед, и другой, кто его задерживает. И Маркос, и Эмилио, пусть оба ее и любили, были для нее тормозом.

Купидо спросил себя, за счет чего удавалось Глории очаровывать всех, кто сталкивался с ней на жизненном пути. Ему стало интересно: а сам он тоже не сумел бы устоять перед ней, доведись им встретиться?

– Когда была собрана экспозиция? – спросил он Камилу.

– Девять дней назад. Открылась на прошлой неделе в среду.

– Сьерра все время был здесь? – спросил Купидо, хотя уже знал ответ. Знал от лейтенанта, что в конце той недели Эмилио был в Бреде.

– Если вы хотите знать, был ли он здесь в субботу, то нет, не был. В выходные мы закрыты. Я была здесь одна всю неделю, днем занималась счетами. Глория ненавидела бухгалтерию и поручила это мне. Никто не появлялся здесь всю неделю, – сказала она, попав в одну из маленьких ловушек, которые расставлял Купидо, хотя чувствовал себя при этом неловко, потому как всегда думал, что собеседник может их разгадать. Но, к его удивлению, ловушки часто оказывались эффективными. Сейчас из слов Камилы он вывел для себя, что ее также никто в офисе не видел.

– У Глории были враги среди людей ее профессии?

– Нет ни одного художника, у кого не было бы легиона врагов среди коллег, – сказала она уверенно со злой улыбкой. – Многие друг друга яростно ненавидят. Вы бы слышали, что они друг о друге говорят за глаза. Но если вы думаете, что кто-то из них убил ее, то ошибаетесь. Не потому, что не хотели бы, а потому, что искусство превращает тех, кто им занимается, в трусов. Много размышлений и мало поступков. История искусства насчитывает много самоубийц, но не убийц. Кроме всего прочего, то, как она была убита, так... – она запнулась, чтобы найти подходящее слово, – так дико... Это мог сделать только кто-то, совсем потерявший человеческий облик и живущий в какой-то нечеловеческой среде.

Купидо не был с этим согласен, но возражать не стал. Затем вынул из портфеля бумагу с рисунком:

– Вы знаете этот рисунок?

Камила посмотрела на него не более двух секунд опытным взглядом, немного прищурившись, как это делают близорукие люди, возможно из кокетства отказывающиеся носить очки.

– Да.

– Где вы его видели?

– Пойдемте, – сказала она, возвращаясь в офис. Камила открыла дверцу шкафа и поискала в деревянной коробке, прежде чем протянула детективу ладонь, на которой лежали три одинаковых значка.

– Мы купили их у Глории. Она придумала этот рисунок. Это логотип одной экологической кампании. Как мне кажется, рисунок довольно вялый, слишком легковесный, в нем нет достаточной силы, чтобы на кого-то воздействовать. Хотя я сомневаюсь, что французов волновали подобные протесты, были все же люди, которые носили значок на одежде.

Детектив слушал молча. Все рассказывали ему об этом значке одно и то же, и у всех, похоже, он имелся. Значит, он бесполезен в качестве улики, которую можно было бы предъявить убийце.

Один из рабочих вошел в офис, чтобы подписать у Камилы накладные, и Купидо воспользовался его присутствием, чтобы распрощаться.

К концу дня толчея в городе стала невыносимой – миллион людей возвращались домой одним и тем же путем, но теперь все двигались медленно и понуро. У Рикардо ушло полчаса на то, чтобы добраться до Лас-Вистильяса, где жил скульптор. Он поднялся на четвертый этаж старого перестроенного дома и позвонил. Где-то далеко раздался электрический трезвон, но дверь открылась очень быстро.

– Эмилио Сьерра?

– Да.

– Меня зовут Рикардо Купидо...

– Да, – перебил тот, избавив детектива от необходимости говорить лишние слова. – Последний раз, когда я звонил Маркосу, он сказал мне о тебе, – продолжил Сьерра, обращаясь к Рикардо на «ты». – У вас, частных детективов, такие легкозапоминающиеся имена... Проходи.

Они вошли в дом. Квартира была двухэтажной, нижний этаж приспособили для жилья, а верхний – просторный и светлый – служил мастерской, хотя в ней Сьерра вряд ли мог отливать металлические скульптуры, стоявшие повсюду. На одном из постаментов возвышался деревянный бюст, лицо которого – африканское или доисторическое – было вырезано лишь наполовину. Над столом, среди книг, в канделябре горела свеча.

– Я работал. Если ты не против, я продолжу, пока будем говорить, – бросил Эмилио.

– Согласен.