В лесной глуши

Они опустили оленя на землю и протащили несколько метров до толстого дуба с отпиленными ветками, походившего на канделябр. Габино двигался быстро, не давая парню вмешиваться, словно это задание требовало решительности и жестокости, которыми тот не обладал. Старик перебросил через крепкий сук один конец веревки, велев Эспосито держать его, другой же обмотал вокруг шеи животного. Октавио уже догадывался, что они собираются сделать, но теперь понял, как именно. Олень, не будучи в состоянии шевельнуться, с неестественно вывернутой головой, притянутой к хвосту, смотрел на них выпученными глазами, в которых читался дикий страх. Тем временем старик вытащил из кармана и щелчком открыл нож с деревянной рукояткой и кривым лезвием, какими часто пользуются местные крестьяне. Эспосито услышал приказ «Тяни сильнее» и, только когда Габино повторил его, осознал, что обращен он к нему. Он с силой потянул веревку, но смог лишь приподнять голову животного, у которого из-за тугой петли, стягивающей шею, вывалился язык. Веревка почти не скользила по ветке, из-за шершавой коры блок выходил никудышный. Веревка обжигала Октавио ладони, он попробовал еще раз, но так и не смог поднять оленя с земли. Старик повернул голову, и Эспосито подумал, что тот смотрит на него, хотя в темноте глаз разглядеть было невозможно. «Я подниму его, а ты будешь резать», – сказал старик, вкладывая в его руку нож. Затем начал короткими и сильными рывками постепенно поднимать оленя в воздух. Животное задохнулось бы, будь оно подвешено лишь за шею, но веревка была соединена с той, что связывала рога и хвост; таким образом вес распределялся равномерно. Октавио решил, что олень должен умереть не просто от удушья, его именно повесят – своего рода показательная казнь. Эспосито понял, что должен сделать, объяснений больше не требовалось. Он посмотрел на нож – лезвие сверкало в блеклом свете луны, словно серебро. Олень, оказавшись в воздухе, сделал несколько рывков, пытаясь высвободиться, но только еще больше затянул удавку на шее и тотчас замер. Он со страхом смотрел на людей, и Октавио не мог оторвать взгляд от его испуганных глаз. «Теперь, – услышал он голос за своей спиной, – резким ударом отрежь ему хвост». Он отлично понимал, что произойдет дальше: вес тела примет на себя шея животного, и позвонки разойдутся, разрывая костный мозг, – быстрая и грязная смерть. Эспосито посмотрел на оленя: интересно, понимает ли тот, что его ждет? Не потому ли в его взгляде столько ужаса, что он догадывался о намерениях людей с той минуты, как попал в капкан? И сколько, интересно, оленей или собак уже убил старик, раз действует так уверенно? Он поднял левую руку, крепко схватил хвост за то место, к которому была привязана веревка, и почувствовал что-то влажное и липкое: олень облегчил кишечник. «Прямо как человек, – подумал Октавио. – Знает, что умрет». Прошло уже больше часа с того момента, как они тихо выехали из старого дома через задние ворота. Как всегда, он был готов помочь, но представить себе не мог, что скоро будет в одной руке сжимать страшный, заточенный нож, а другой резать плоть, убивая это красивое животное, затравленное и беззащитное. Его небогатый опыт по части акций саботажа прежде ограничивался покушением на неодушевленные предметы – однажды он поджег казенную машину, потом неоднократно резал кусачками проволочное заграждение в заповеднике, – но никогда еще его действия не были направлены против чего-то живого, пульсирующего под его рукой. Эту работу всегда выполнял Габино. «Ближе к крупу», – снова услышал он за спиной голос, теперь уже более жесткий и решительный. Октавио поднес нож к самому основанию хвоста и почувствовал, как у оленя напряглась каждая мышца, каждое сухожилие. Эспосито приставил нож к хвосту, в сантиметре от своего большого пальца. «Режь и быстро отходи, чтобы он не сбил тебя с ног», – услышал он и глубоко вздохнул, собираясь с силами и ожидая последних указаний. Но старик молчал. На секунду Эспосито подумал, что, может, стоит поменяться ролями – пусть он снова будет держать веревку, – но не решился предложить. Он легонько, словно цирюльник, провел ножом по коже и удостоверился, что она поддается довольно легко. Затем быстро надавил изо всех своих сил – и резко полосонул лезвием по основанию хвоста, который в следующее мгновение остался у него в руке. Октавио отпрянул, а олень, грузно рухнув вниз, оказался подвешенным за шею. С вылезшими из орбит глазами он несколько раз отчаянно дернулся и остался висеть неподвижно. Эспосито почувствовал что-то влажное и теплое у себя на губах и, машинально облизнувшись, узнал маслянистый вкус крови. Сплюнув в сторону, он посмотрел на покачивающееся тело оленя. Габино не сказал ни слова одобрения, лишь подтянул животное повыше, привязав веревку к стволу дуба, так что труп оказался достаточно высоко и был хорошо виден издалека.