В лесной глуши

Он поднялся в квартиру, потом лениво сел доесть вчерашнюю еду и удивился самому себе. Допив полбутылки вина «Рибера дель Дуэро» и наслаждаясь кофе, Купидо вновь почувствовал острое желание закурить, которое считал уже побежденным. Рикардо задался вопросом о причине необъяснимого и внезапно возникшего плохого настроения и остолбенел, поняв, что причиной была Глория. Она и его тоже заставила почувствовать себя одиноким. Случайные и непродолжительные любовные приключения Купидо были легкомысленными, словно он уже умер для настоящей страсти: больше, чем просто секс, но меньше, чем настоящая любовь. Они, собственно, ничего не меняли. Случалось так, что Рикардо встречал женщину, она доставляла ему удовольствие, а он в свою очередь – ей, после чего партнерша тонула в закоулках его памяти. Он не помнил имен многих из них, даже лиц, – только ощущения. Но все женщины в какой-то мере на время прерывали его одиночество и дарили ту умиротворенность, которую он всегда чувствовал после ночи любви. Однако с недавних пор Купидо непонятно почему обрек себя на целомудрие. Глория заставила его вспомнить все упущенные когда-то возможности: возможность не ужинать одному, возможность иметь ребенка, которого, как он знал, у него уже никогда не будет, возможность найти другую работу, более спокойную и надежную. Он осознал, что воспоминания о чем-то по-настоящему хорошем уносят его на пятнадцать лет назад. Срок достаточный, чтобы впасть в ностальгию.

Не дав желудку времени переварить обед, он надел спортивный костюм и спустился в гараж. Снял замок, фиксировавший цепь, и сел на велосипед. Купидо не ездил на нем с того дня, как убили Молину. Снова проезжая по участку, где в прошлый раз услышал выстрелы, он посмотрел в ту сторону с недоверием, словно это огромное молчаливое пространство с тысячами каменных дубов и сосен и тысячами животных было неисследованной территорией, полной соблазнов и угроз. Рикардо переключил скорость, выбрав самое маленькое зубчатое колесо, – он явно намеревался попотеть. Чуть дальше он свернул в сторону проселочной дороги, что огибала северный склон Юнке и зимой оставалась отрезанной из-за снега и обвалов. Четырнадцать километров подъема. Он начал крутить педали, не торопясь, стараясь поддерживать равномерный ритм, как это делал Мигель Индурайн[16], но уже через пятнадцать минут почувствовал, что весь взмок.