В лесу

Я раньше слышалъ про эти продлки жуликовъ и часто смялся надъ разсказами о вырзанныхъ хвостахъ, но только теперь понялъ, какое негодованіе можетъ вызвать это подлое издвательство. Нужно быть безцльно жестокимъ, подло распутнымъ, чтобы такъ изуродовать беззащитныхъ животныхъ. Только взаимная ненависть между этими двумя классами, — крестьянами и жуликами, — способна была вызвать такое омерзительное воровство. За вс три хвоста жулику дадутъ въ кабак не больше двугривеннаго, и трудно предположить, чтобы ради одного этого онъ обрзалъ хвосты: нтъ, сдлалъ это онъ изъ чистой мести, изъ желанія насмяться надъ мужикомъ, ради удовлетворенія своей злобы противъ всхъ крестьянъ.

— Неужели это ты, Колотушкинъ, сдлалъ? — вскричалъ я съ негодованіемъ.

— Ей-Богу, вретъ онъ, ваше благородіе! На какой мн лядъ хвосты?

— Ты почему же думаешь, что это онъ? — обратился я къ крестьянину.

— Да кому же больше? Кони въ томъ лску были. А я дрова рубилъ вонъ тамъ. Послалъ парня обратать ихъ. Вдругъ, слышу, кричитъ онъ въ неистовый голосъ. Прибжалъ и вижу — хвостовъ ужь нтъ! А тутъ изъ-подъ кустовъ и этотъ штукарь выскочилъ. Я за нимъ, а онъ отъ меня, да къ рк!… А тутъ и ты, спасибо, дорогу ему прекратилъ… Нечего его слушать!

Крестьянинъ говорилъ уже безъ волненія, съ сдержаннымъ негодованіемъ. Бросая на Колотушкина взоры, полные непримиримой ненависти, онъ въ то же время спокойно говорилъ. Умнье владть собой было поразительно въ немъ, какъ у многихъ здшнихъ мужиковъ. Я предложилъ ему обыскать Колотушкина, онъ недоврчиво пожалъ плечами, но на словахъ согласился.

Легко было сказать «обыскать», но что обыскивать-то? Колотушкинъ былъ одтъ въ какую-то тряпицу вмсто рубашки, истлвшей до такой степени, что она походила на пепелъ отъ сожженной бумаги: панталоны, разумется, были на немъ, но издали казалось, что ихъ не было, — такъ мало оправдывали они свое назначеніе. А больше никакихъ принадлежностей костюма у него не имлось — ни шапки, ни обуви, ни верхняго платья. Но въ рукахъ онъ держалъ мшокъ; на него мы и обратили вниманіе.

— Вытряхай кошель, — приказали мы ему. Колотушкинъ безропотно вытряхнулъ на землю все содержимое несчастнаго кошеля. Мы увидали тогда краюшку чернаго хлба, десятка три картофеля, котелокъ и тряпичку съ солью. Все это было понятно мн: хлбъ ему подали, картошку онъ стащилъ на базар съ воза, а котелокъ былъ его частною собственностью, шелъ онъ сюда затмъ, чтобы на берегу рки, среди кустовъ черемухи, прислушиваясь съ пнію птицъ, развести огонь, сварить картофель, пообдать и уснуть, глядя сквозь втви черемухи на безоблачное небо. Хвостовъ не оказалось.

Крестьянинъ сурово молчалъ. Колотушкинъ уже злорадостно посматривалъ на него.

— Ну, что, много нашелъ хвостовъ-то? Эхъ, ты, братанъ! — презрительно выговорилъ Колотушкинъ.

— Должно быть, въ самомъ дл, не онъ, — сказалъ я, опять обращаясь къ крестьянину.

— Кому же больше? Знаю я его, — спрятанъ гд нито! Штукари-то они вс ловкіе!…

Не зная, что длать, я предложилъ, по возвращеніи своемъ въ городъ, заявить въ полицію, но сію же минуту увидалъ, какъ безтактно было это предложеніе. Крестьянинъ съ лукавою, единственною въ своемъ род улыбкой поглядлъ на меня и твердо отклонилъ мое предложеніе.

— Въ полицію? Нтъ, къ чему же?… Лучше ужь я безъ хвостовъ останусь. Не ходи, господинъ, въ полицію-то, потому не смю я утруждать начальниковъ изъ-за хвостовъ!…

Сказавъ это, онъ молча погладилъ стоявшую подл него лошадь и веллъ сынишк садиться на нее. Потомъ онъ самъ прыгнулъ на другую лошадь и, не прощаясь, похалъ черезъ лугъ къ ближайшему перелску. Но долго еще между деревьями мелькала его могучая фигура; мн даже показалось, что изъ-за ствола одного дерева на мгновеніе выглянуло его лицо, обращенное къ намъ, гнвное и угрожающее…

Колотушкинъ провожалъ его взглядомъ и только тогда оправился отъ испуга, когда тотъ совсмъ скрылся въ тсной зелени. Жалкое заячье лицо его сейчасъ же приняло веселое выраженіе, какъ сталъ благодарить меня, болтливо выражая свое злорадство.

— Спасибо вамъ, ваше благородіе, а то бы мн тутъ и смерть…И злые же эти братаны!… Такъ онъ ничего, но ежели осерчаетъ — убьетъ! Человчья душа для него нипочемъ, дешевле лошадинаго хвоста… Человкъ евойной лошади хвостъ обржетъ, а онъ въ овраг загубитъ ни въ чемъ неповиннаго — чистый зврь! Утку, либо зайца, и то жалко, а бродягу для него убить все одно, что муху задавить… А ловко же окорнали хвосты-то его!… Спасибо вамъ, а то бы убилъ меня… Шутъ-ли мн въ хвостахъ-то его толку? Я вотъ сварю тутъ на бережку картошки да раковъ наловлю, — страсть тутъ какіе крупные раки водятся, — мн и хвоста не нужно. Этими длами я не занимаюсь, мн кто что дастъ — я и доволенъ… Спасибо вамъ, ваше благородіе, дай Богъ здоровья, а то бы убилъ онъ меня…