В лесу было накурено... Эпизод I

Если у вас нет голоса, не надо петь; если хорошо шьете – то не надо изучать органическую химию. Я, например, не умею ничего и поэтому делаю все, что могу. Пианистка любила две вещи: пить кофе и курить, домашняя работа могла осквернить ее духовную сущность, поэтому в доме был перманентный бардак. Это не нравилось моей маме, и она плакала, жалея меня, как жертву русского шовинизма. Мама моей жены была прокурором, суждения имела веские и сразу сказала мне после первой брачной ночи, что это для них мезальянс и что она посадит меня без сожаления. Когда на 23 февраля она подарила мне трехтомник А. Чаковского «Победа», я сделал соответствующее лицо. Она сказала своей дочери, чтобы она вступила в партию для равновесия с моим космополитизмом. Прокурор-мама вынесла в своей жизни двенадцать смертных приговоров, но, к счастью, много времени проводила на допросах, и поэтому я видел ее только на праздники (с тех пор я не люблю праздники и правоохранительные органы). Брак уверенно катился под откос, но не было встречного поезда, чтобы уехать на новую целину для выращивания ростков новой жизни.

Страшная ясность приходит с опытом, когда мы оцениваем наши отношения по прошествии времени. Я помню, как трудно мне было уйти из брака, сколько было терзаний, сомнений и просто страха, как оно будет. Так вот мне вспоминается эпизод после первого развода.

Прошло несколько лет, и оказался я в своей квартире, где прожил 11 лет, где каждый угол и поворот был мне известен до молекул. Я стоял на кухне, которую сам ремонтировал, опираясь на холодильник «Бирюса», и видел перед собой чужую женщину, говорящую мне что-то. Я поймал себя на том, что ничего не помню из этой жизни – ни дня, ни минуты, ничего. Отношений нет – ничего нет, но остаются дети, которые разорваны наполовину, и с этим ничего нельзя сделать: с этим нужно жить, и долг родителей смирить свою ненависть ради них, пока они сами не станут такими же.