В лесу было накурено... Эпизод IV

Потом Маша попросила у него собаку вместо мальчика, просто собачку, маленькую тепленькую собачку, которая будет ее ждать после встреч С.С. Она станет к ней торопиться, кормить ее и гладить, а не летать кругами по ночной Москве, нажимая на педаль газа со слезами отчаяния в глазах.

Она хотела с ней спать, слушать ее храп, похожий на рычание С.С., говорить ей то, что хотела досказать ему, уехавшему домой в свою успешную и устроенную личную жизнь, куда нельзя позвонить когда хочешь — родной голос может ответить: «Вы не туда попали».

Маша знала, куда она попала: это был плен, полное окружение, выйти к своим, на свою территорию, шансов не было. Ее территории тоже не было: все занял он, построив при этом круговую оборону.

В какой-то выходной, который они провели с ночевкой в гостинице на окраине Москвы, проснувшись вместе с иллюзией общего дома, Маша уговорила С.С. поехать на Птичий рынок за собачкой. Пока несли завтрак, она подсунула ему собачий каталог, с глянцевых страничек которого торчали морды симпатичнейших псов, разномастных и разнокалиберных — всяких. Дрожа от возбуждения, Маша показывала отмеченных маркером собак, подталкивая его к выбору.

С.С. собак не любил, многих боялся, в чужих домах, где они были, вел себя напряженно: не ел, не пил, старался поскорее свернуть визит. Страх у него был с детства, когда соседская овчарка просто положила ему лапы на грудь в подъезде и облизала лицо. Он даже не вскрикнул — просто позорно обосрался от страха, и это унижение запомнилось навсегда.

Много лет он жил рядом с собаками, но взаимности не было. Они его не трогали, а он их не любил, не скрывая этого. Он даже знал, что если у его женщины будет собака или другое животное, ничего не выйдет.

У первой жены собака умерла за пару месяцев до их знакомства, у Маши тоже вскоре после первой встречи. Вины его в этом не было, но звери поняли, что им вместе не жить.

Приехав на рынок, они пошли по рядам, где в теплых стеклянных ящиках сидели милейшие щеночки, и Маша, заглядывала ему в глаза, желая купить любого, кто ему понравится.

За стеклом ему нравились все, но покупать их он не собирался. Потом она увидела, что он замерз, и поняла, что не видать ей собачки — ни кобелька, ни сучки. Не хочет С.С. связывать себя с ней даже этими бессловесными узами, не хочет ничего ломать в своей гармоничной и сладкой жизни, считая, что ее желания — чушь собачья.

Одну собаку когда-то он полюбил на два часа. Это было в Венеции пять лет назад. Он поехал с женой в Италию, без желания, подчинившись осколкам чувства долга.

В Венеции ему было скучно, с каналов несло говном, даже мнение великого Бродского не убеждало — что-то гнилое было в этих декорациях: маски вместо лиц и картонные дворцы…

На Сан-Марко в первый вечер они с женой пили кофе в окружении наглых голубей и таких же официантов из бывшей Югославии, которым надоели фотографирующие все подряд японцы, море и хозяева, следящие за ними, как овчарки за овцами на их бедной далекой Родине.

На следующий день С.С. пошел с женой на прогулку по этому Диснейленду, пытаясь найти место, где живут нормальные люди, а не актеры постоянного театра с гондолами, дворцами и толпой туристов, приехавших увидеть чудо света и сфотографировать себя — одним словом, «гондон в гондоле».

На окраине, вдали от достопримечательностей, они сели в ресторанчик, где едят местные, простые граждане Венецианской республики.

Выпив стакан граппы С.С. сразу полюбил Венецию, жену и особенно лохматую собачку, которая была основным элементом дизайна этого заведения после аквариума с золотыми рыбками из простенького невенецианского стекла.

Собачка косолапо подошла к их столику и легла на спину, глядя на него своими блестящими пуговками, потом встала и подошла близко, С.С. дал ей с руки кусочек карпаччо, и она взяла без церемоний, и ее теплый язык согрел его в этой зябкой октябрьской Венеции крепче граппы.

Он забыл в эти два часа, сколько ему лет, и перестал думать о том, где взять денег на новые зубы. Он нашел ее, играл с ней, гладил. Она вскоре ушла, он пошел за ней на кухню и увидел, что она сидит у стола, за которым маленькая итальянская девочка делает уроки. «Это моя внучка», — сказал ему толстый хозяин в длинном переднике.

С.С. позвал собачку с собой, и она пошла за ним, и опять он играл с ней, сидя за столом. Первый раз в жизни его рука касалась нечеловеческого тела, и он чувствовал чужую жизнь, и энергия этой жизни наполняла его. Он заплакал.

Жена не удивилась: его пьяные слезы случались, она хорошо знала мужа. Закрытый наглухо в своих душевных потемках, он иногда таким образом сбрасывал накопившийся в нем груз тоски, неуверенности и страха за всех, кого он любил.

Он, как собака, не мог высказать, что чувствует, и прятал свою немоту в грубых шуточках или рычании на близких — вот такая любовь наоборот.

Вечером они уехали в Рим. Венеция осталась у С.С. в голове нелепой собачкой в черных завитушках, маленькой девочкой на кухне, делающей латынь на завтра и легким привкусом граппы и горечью эспрессо в крохотных чашках.