В любви и боли. Прелюдия

— Эллис, очнись. Одно дело, если бы ты поместила свое объявление в газету, хотя и там не бывает без проколов. Подумай сама, кто ты такая, чтобы распускать пальцы веером и предлагать в качестве оплаты снимки от фотолюбителя, помешанного на черно-белой фотографии?

— По-твоему, я зря проучилась все эти годы в этом колледже, именуемом высшим учебным заведением изобразительных искусств? Тебе не кажется, что звание "фотолюбитель" даже из твоих уст звучит как-то оскорбительно.

— Чтобы позировать и работать с начинающим фотографом надо тоже обладать определенными навыками. Профессиональная фотомодель просто пошлет тебя куда подальше. Кто станет тратить свое личное время только за возможность получить пару бесплатных и сомнительных снимков? Ты ведь не из тех законченных профессионалов, которые знают, какие ракурсы у определенных моделей удачны, а какие стоит избегать, ты вообще из другого теста, не говоря о твоей навязчивой идее искать оригинальные точки и позиции в композициях. Боюсь, на твоих снимках твоих "экстремалов" родная мама не узнает.

С каждым следующим днем красноречие Саманты приобретало уровень изощренного мастера-палача по избиению непокорных невольников. Иногда мне казалось, что ей не терпелось смешать меня с асфальтом.

— Почему ты так негативно настроена против моих работ?

— Да потому, что они ненормальные, — да, она очень любила перегибать палку. — Любой вид искусства направлен на возвышение красоты, на ее гиперболизацию, чтобы рядовой потребитель мог ей восхищаться, как ребенок от вида большого разноцветного шарика.

— Исходя из твоих умозаключений, я сознательно ее уничижаю?

— Да нет, в том то и заключается твоя исключительная фишка. Ты все упрощаешь до обыденной действительности. Она у тебя до банальности проста и… и… слишком уж реальна. Ты ищешь ее там, где некоторым и в голову не придет ее искать. Взять хотя бы твои натюрморты. Эти твои ржавые кастрюли или старые прогнившие деревянные ведра и кадки на фоне разваливающихся изъеденных термитами половиц.

— С чего ты взяла, что в этом нет ничего красивого? — если дело касалось моих работ, я могла стоять за них до последнего вздоха.

— Потому, что это пугающе красиво. Особенно твои новые и исключительные профессиональные тонкости — подчеркнуть нужные тени, вытянуть объем и усилить контраст на определенных деталях. С вазой шикарным букетом красивых цветов и подбором фруктов это бы смотрелось бесподобно, но материалы твоих композиций…

— Вазы, цветы, розеточки и драпировки из бархата и атласа — это до банальности шаблонно. Красиво — да, но забито до оскомины на зубах. В том и заключается мастерство настоящего художника, что он создает красоту из того, что для некоторых кажется хламом и утильсырьем. Мои учителя поэтому и ставят мне высшие баллы. Если бы это были плохие работы, я бы была как все из нашего курса, и как все автоматом получала посредственные шаблонные оценки.

— О, для тебя бы и низший балл имел определенное и особое значение. Если повернуть его другим боком и посмотреть на него с другого ракурса…

Саманта редко когда что-либо преувеличивала, чем меня и раздражала. Особенно в ее манере выворачивать все так, как ей кажется, для меня более или менее приемлемо. Я не говорю, что ей не нравилось то, что я делала или как мои работы воспринимали мои преподаватели, просто она пыталась меня вернуть в рамки действительности, вставая, как ей тогда казалось, на место рядового потребителя.

— Преподы с вашего курса такие же ненормальные, как и ты. Это они тебе искривили все твое мировоззрение и естественный взгляд на окружающие нас вещи. В мире, где все имеет свою цену и своих ценителей, ты просто прогоришь, как картонная спичка. Вот увидишь, на твои выставки, кроме твоих близких друзей, никто и ходить не станет. Ну, если ты конечно вовремя не исправишься.

Через пару недель наши стычки приобрели несколько иную форму содержания. Саманта была неисправима в своих взглядах на окружающий мир и вещи, как, впрочем, и я в собственных. Она была убеждена на все сто, что никто добровольно ко мне не придет, и что виной не мое материальное положение в обществе (если было бы нужно, я бы конечно насобирала нужную сумму для оплаты хорошей фотомодели), а мои взгляды на людей и окружающие вещи. Я ждала добровольцев, готовых принимать искусство и собственную роль в этом искусстве, как за высшую награду бытия, Сэм же цинично констатировала, что я могу довольствоваться лишь ржавыми ведрами и прочим мусором. Впрочем, я так и делала за ее спиной, ходила сама по территории колледжа и пыталась уломать каждого встречного, кто по моим убеждениям был вполне интересен и мог подойти для моего дипломного проекта.