В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 1

Особенно и почему-то запомнились светлые оттенки и теплые цвета его внушительного (уж точно не меньше моего) директорского кабинета. Бежевые и охристые тона в сочетании со светлым натуральным деревом на панелях стен, корпусной мебели, в элементах классического декора в резьбе и инкрустации большинства предметов. Еще через несколько минут мы все переходим в ближайший демонстрационный зал с таким же набором цветовой гаммы окружающего интерьера. Сознание пыталось (и все еще пытается) фиксировать в памяти самые яркие, броские и запоминающиеся картинки происходящего, в попытке ухватиться за реальность, как за страховочные тросы, и наконец-то всплыть на поверхность и разумом, и телом… Но внутреннее течение или поток ментальных сетей рвал и тянул назад, обратно, буквально через каждые пройденные десять секунд, шагов или слов. Краткие мозаичные обрывки из краткосрочной памяти? Если я что-то из всего и запомнила, то едва ли оно оставило неизгладимый эмоциональный отпечаток в моем подсознании, хотя бы до окончания этих встреч.

Несколько лиц, имен, ощутимых рукопожатий, голосов, слов… Я не смогла запомнить и половины (а может даже и не пыталась), хотя одному все-таки удалось врезаться в мою память, но возможно из-за того, что он был мне частично знаком. К тому же, он единственный, кто из всех присутствующих, кому меня представляли, не подошел и не пожал мне руки лично. Кучерявый альбинос с бесцветными бровями и ресницами и очень ярким цветом лазурно-синих глаз. Клиффорд Миллер – фотограф с мировым именем и импозантной внешностью капризной кинозвезды (жатая бирюзовая рубашка в золотую вертикальную полоску с раскрытым на шее и груди воротником, золотые массивные побрякушки: кольца, браслеты, амулеты, ремешки и фенечки – рядом с ним даже я почувствовала себя благочестивой монашкой!).

Когда нас друг другу представляли, он как раз стоял в пяти-шести метрах в другом конце залы облокотившись боком и изгибом локтя о деревянные перила панорамного окна и скучающе поглядывал то за одно приподнятое плечо, то за другое опущенное – то за толстое стекло на улицу, то внутрь большого помещения. И судя по всему, он был самым единственным, кто не разделял всеобщего ажиотажа касательно последней ошеломительной новости – его явно не распирало чувство искреннего восторга от возможности работать бок о бок с самой Алисией Людвидж.

Он даже не кивнул мне головой в знак приветствия, скорее так, скучающе склонил ее на бок.

Возможно в любой другой день меня бы очень сильно резануло по живому подобие такого поведения от подобного вызывающего нахала, но его счастье (или быть может мое), что не ему сегодня суждено было быть фигурой номер один в воспаленных воспоминаниях Эллис Льюис.

Дальнейшая мини-перепалка между капризной примой фото-рекламного отдела "Глобал-Вижн" и его директором Эдвардом Харпером тоже не особо задели ведущие сектора моей памяти с эмоциональными рецепторами (ну, разве что так, слегка, и лишь местами).

На тот момент я волновалась только по двум крайне важным для меня причинам. Меня все еще преследовал аромат роз из моего кабинета со скользящей в их эфирных испарениях ощутимой тенью самого дарителя, и паническая дробь в венах на грани истерического срыва. Время от времени я кое-как переключалась на другую ментальную волну, вспоминая о ней периодически, как и о окружающей меня реальности. Я мысленно молила Робин наконец-то вспомнить, что она является моим главным помощником-ассистентом, и что она здесь не на экскурсии, а на своем рабочем месте, и ей давно пора записывать на собственный винчестер памяти (не важно какой, в голове или в айфоне) все что здесь происходило и что должно произойти. Тем более что Эвелин Гувер так вовремя и почему-то не кстати вдруг испарилась.

Неужели я почувствовала острую необходимость в ее личном присутствии? Я определенно схожу с ума!

Все 24 небольших кожаных кресла вокруг очень большого лакированного стола с цельной овальной столешницей цвета жженой карамели были заняты большей частью присутствующих, можно сказать, под самую завязку. Эдвард Харпер занял одну из его глав спиной к окну, перед этим пригласив меня жестом открытой ладони сесть рядом, по правую от него руку. Тем, кому не хватило кресел за столом совещаний (в основном помощникам и секретарям) пришлось ютиться в ряду менее удобных деревянных стульев вдоль стены в трех метрах от самого стола. Ну, хотя бы я успела испытать что-то схожее с облегчением, когда поняла, что Дэниэл Мэндэлл-младший едва ли являлся частым гостем подобных собраний, если вообще когда-либо им являлся…

Тогда какого черта ему приспичило припереться в мой кабинет?! – Элл, хватит. Мы уже прошли этот пункт. Пора подключаться к более важным и первостепенным делам этого дня. Ты на работе или где?