В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 3

– Меня зовут Лалит Неру, и я ваша личная сиделка, а так же персональный ангел-хранитель на ближайшие дни и возможно даже недели. Ну так как? – почему она так старательно улыбается и разговаривает со мной, как с маленькой девочкой? Да и акцента у неё никакого нет, чтобы выговаривать чуть ли не каждое слово на столь безупречном диалекте северных графств Эспенрига. – Что вы можете сказать мне хорошего о своём самочувствии? И насколько сильно вам хочется сейчас в туалет?

– Я… не знаю! – новая попытка повернуть голову чуть быстрее и резче, чтобы посмотреть в другую сторону комнаты, закончилась тошнотворным головокружением и… несколькими размытыми кадрами из всплывших в памяти эпизодами то ли реальных, то ли привидевшихся во сне событий. – Я… хочу пить… сильно… очень…

А ещё лучше бы закрыть глаза как можно на дольше и вновь провалиться в чёрную пустоту. Там всё это время было так спокойно, никаких чувств и видений. Вообще ничего. Зачем ты туда пришёл и зачем оттуда выдернул?

И где ты, чёрт тебя дери? Ты же обещал, что не бросишь меня! Кто это? Почему я вижу абсолютно чужого мне человека вместо тебя? Ты ведь обещал, что всегда будешь рядом, никаких профессиональных сиделок и незнакомых мне людей.

Я не хочу! Ты же сам говорил, что никого не пустишь на нашу территорию!

Что тут происходит? Почему мне до сих пор так страшно? И почему тебя нет рядом именно тогда, когда ты мне так нужен?

– Где я? Что происходит? – по прежнему с трудом произношу каждое слово и совершенно не узнаю ни собственного голоса, ни себя.

Кажется, знаю, что происходит и даже понимаю, где нахожусь, только меня это не удивляет и не беспокоит. Я ведь уже была здесь до того, как во второй раз провалилась в твою тьму. Точно так же просыпалась, видела каких-то людей или их безликие тени, и точно так же мне было всё равно, потому что меня очень сильно тянуло в сон, в бездонную черноту, где нет ничего и никого… кроме твоей бездны и тебя.

– Вы в больнице, мисс Льюис, после серьёзной операции, в своей отдельной палате. Проспали почти до полудня. Скоро к вам придет на осмотр доктор Ричардсон, который вас вчера оперировал, и всё подробно вам расскажет. – господи, она не могла бы не разговаривать со мной, как с маленьким ребёнком, и особенно когда рассказывает о таких вещах?

И я не могу быть в больнице! Это же какой-то бред! Что я в ней могла забыть? Какая к черту операция? Мне вырезали аппендицит? Кажется у меня вчера (или когда это было?) весь день ныл живот. Но разве при приступе аппендицита не тошнит?..

Бл*дь, почему это долбанный страх не проходит? Почему мне уже хочется плакать? Чем яснее в сознании, тем сильнее тянет разрыдаться. Только тело всё ещё не слушается и налито свинцовой тяжестью, будто оно вообще не моё и его по ходу пришили к моей не менее неподъемной голове. Или она тоже не моя?

Если бы ты был сейчас здесь… И разве ты не должен быть рядом? Я не хочу никаких сиделок и осмотров врачей! Я хочу домой! Мне страшно!.. Страшно без тебя! Ты бы не стал мне пудрить мозги и замасливать мои страхи беспечным поведением несостоявшейся актрисы.

– А… Дэн… мистер… Мэндэлл? Он здесь? Он придёт? Какой сегодня день недели и число?

– Не беспокойтесь, вы проспали всего лишь одну ночь. Не возражаете? – перед тем, как сунуть мне в рот гибкую соломинку с долгожданной (и конечно заранее ожидавшей своей очереди) водой, Лалит взяла пульт с ближайшей тумбочки и почти не глядя нажала нужную кнопку с плавной регулировкой изголовья больничной койки. Я даже по началу не поняла, о чём именно она меня спросила, пока не почувствовала, как очень медленно приподнимаюсь из горизонтального положения вместе с подушками и верхней половиной кровати в полусидячее.

– Так достаточно? Не слишком высоко?

Теперь я могла лицезреть практически всю панораму одиночной палаты, кроме задней стены с двумя окнами (яркие желтые полосы оказались всего лишь отпечатками солнечного света, пробивающегося сквозь слегка приподнятые створки жалюзи). Две двери в смежные помещения (скорее всего в туалет и небольшой стенной шкаф-гардероб) с правой стороны и удобный диванчик с двумя мягкими пуфиками серо-бежевого цвета слева у кухонного столика и под какой-то абстрактной картиной-принтером. Ещё одна картина схожего содержания висела возле входной двери напротив изножья кровати, прямо передо мной. И судя по всему, её туда повесили специально, и она уже мне не нравилась, поскольку желание расплакаться никак не проходило (если не усилилось в десятки раз!)

– Вы мне так и не сказали, где… мистер Мэндэлл. – неужели за последние две минуты я спросила о тебе не менее трёх раз?