В любви и боли. Противостояние. Том второй

Все-таки не сдерживается, поднимает руки к ее личику и контрольным захватом оплетает ладонями голову и скулы, разворачивая на себя до того, как она успеет опомниться или испугаться по-настоящему.

"И это я довел ее до такого состояния, и эти самые губки делали со мной самые восхитительные вещи" — кровь опять шипит надрывной пульсацией в висках, застит глаза обжигающей пленкой, пока его взгляд с жадностью считывает любимые черты его сладкой красавицы. Задерживается на ее раскрытом ротике, не в силах оторваться от этой завораживающей картинки. Большим пальцем обводит контур нижней губы, вспоминая еще слишком свежий и яркий образ — как его возбужденный твердый член со вздутой упругой головкой скользил вглубь этого влажного жаркого "колечка", растирая его чувствительную поверхность до макового цвета горячего алого. Fuck.

Могла ли она понять в эти ничтожные мгновения, ускользающих в небытие драгоценных гранул невосполнимого времени, что это была не обычная похоть в чистом виде? Что сейчас ее распахнутые затуманенные глазки, застывшее выражение уязвимой невинности и восхищенного ожидания резали его самыми нещадными клинками — по раскрытой настежь сердечной мышце и оголенным чувствам. Что это не он держал ее в своих властных ладонях, а она. Ее пальчики контролировали каждый рвущийся удар его взбесившегося сердца, каждый вздох пережатых легких и сладкую вспышку боли по темным стенкам его надорванной души. Возможно когда-то он кого-то и любил, но… Едва ли сейчас это можно назвать любовью. Наверное, поэтому он ей об этом и не говорил? Не знал, как это назвать. Только показать, передать через свои прикосновения, ласки и взгляд, через желание раствориться в ней и стать наконец-то полной завершенной сущностью — цельной, неуязвимой и живой.

Как, моя девочка?.. Что такого сделать, чтобы ты тоже это ощутила, прочувствовала, поняла, приняла в себя и осознала, что это наше общее, единое? Что мы друг без друга ничто, и мы живем сейчас только благодаря этому…

Пожалуйста, почувствуй ее. Произнеси, скажи… Впусти меня в себя, всего, без остатка. Почувствуй мою любовь и сладкую боль… Ты не можешь это спутать ни с чем и ни с кем другим. Аналогов этому не существует.

Это только наше, между мной и тобой, твое и мое. И никто, слышишь, никто не имеет права прикасаться к этому и марать своими взглядами, словами и руками.

Он накрыл ее бесстыжий ротик своим подминающим порывом, не в силах удержаться от этого непреодолимого притяжения, самого мощного и затягивающего в нереальные глубины, в эпицентр их огромной бескрайней Вселенной. Раскрывая шире ее податливые губки своими, сплетаясь скользящим движением идеально сочетающимися линиями и рельефами в один неразрывный узор. Кончиком языка срисовывая нежный контур и погружаясь в сладкую топь головокружительного упоения, растягивая капли собственного вкуса по поверхности ее бархатного язычка дразнящими толчками и невесомыми ударами похотливой змейки. За считанные секунды вырывая из ее горлышка ответные стоны и впитывая через кожу рук горячие приливы несдержанной дрожи. Ощущая не только телом и обнаженными чувствами неконтролируемую вспышку ее желанного возбуждения, но и куда более глубокие процессы самого невероятного состояния их переплетенного в одно естества.

Да, именно тогда она распустилась своим кроваво-алым цветом, самым восхитительным чистым цветком недосягаемой для чужих рук их общей Вселенной. Распустилась в них, заражая и питая кровь сильнейшим живительным дурманом. И обратной дороги больше не существовало — из этого… из них выхода не было.

Ты моя. Слышишь? Чувствуешь? Только моя. И только я имею права к тебе прикасаться. ТОЛЬКО Я.

…Щелчок? Удар? Взрыв? Где-то рванула застывшая в невесомости комета или черное ядро заледеневшей звезды? Или качнулся коловорот погасшей спирали неподвижного эпицентра мертвой вселенной?.. Ее острая ослепляющая вспышка полоснула по перекрученным узлам натянутых нервов, ударила по глазам, резанула раскаленными белыми струнами раскрутившихся по позвоночнику стальных пружин. Я едва не взвыл и не выгнулся… нет не от боли. Заточенные звенья цепи-кнута рубили по позвоночным дискам, обвивая их тугой змеей от шеи и до самого копчика, впиваясь острыми шипами в грубую шкуру захрипевшего зверя. И это уже был не страх. Он отступил под натиском мощной дозы вскипевшей в крови адреналина, вырубая часть чувств осязания и понижая порог боли едва не до нулевой отметки.

Это была твоя самая большая ошибка, Алекс. Я мог стерпеть все, даже пробку в анал, если бы до этого дошло дело, но, бл**ь, на этот раз ты переступил все допустимые грани. Ты не имел на это никакого права и не имеешь вообще.

Меня кроет сразу с нескольких точек, раскручивая эту смертельную спираль выбивающими нахлестами каждого разрывающегося изнутри витка. Может это и боль, но иного сорта. Потому что я ее почти не чувствую, даже под полыхающими приливами всесжигающего напалма.

Это было только моим. Это принадлежало только мне. Они мои. ОНА МОЯ. Никто не имел права смотреть на нее. НИКТО.