В людских и лесных дебрях

Мы обыскали все углы, но нигде не нашли их, ни живых, ни мертвых. Так как ни один цыпленок не исчез, следовательно не могли мы допустить, что куропаток схватил какой-то четвероногий или крылатый хищник. Вскоре бесследно пропали еще две куропатки. Это произошло в воскресенье, а значит мы стали следить. Через некоторое время мы заметили, что две куропатки побежали к забору и начали с большой энергией копать канавку в земле между двумя досками ограждения, а затем одна за другой мгновенно выскользнули в этот тоннель и исчезли.

В течение следующих трех дней этим же самым путем и последние куропатки покинули свою приёмную мать и гостеприимное подворье, оставив наседку только с ее законным потомством.

Один из старых сибирских охотников, выслушав рассказ о моих наблюдениях, касающихся птенцов куропатки, заметил:

— Куропатки и тетерева никогда не поддаются приручению до такой степени, чтобы не убежали. Они живут в неволе, постоянно думая о свободе, и достаточно дыхания ветра из степи или леса, достаточно призыва свободных птиц, и тотчас же они отыщут способ для бегства, хотя бы это было сопряжено с опасностью для жизни. Свобода, мой приятель, это не шутка, и этого не понимает только человек!

В это время, после доставки наших маленьких узников на лодку, мы начали снова карабкаться по склонам Кизыл-Кая. Массив этого хребта составляли твердые, красные девонские песчаники, пересеченные в некоторых местах слоями окаменевших глин.

Начиная с половины подъема на хребет встречали мы широкие террасы, на которых были заметны следы волн в форме типичных складок, бока же террас с глубокими брешами и блюдцами (геология) убедительно говорили, что когда-то безумствовали здесь волны какого-то великого водного бассейна. Ибо все пространство Чулымо-Минусинских степей составляло некогда, во время далеких геологических эпох, дно Центральноазиатского Моря, которое оставило после себя многочисленные минеральные соленые озера от Урала вплоть до Большого Хингана и Куэнь-Луня. Поэтому не подвергалось сомнению, что уходящее к востоку море, имело здесь в далеком прошлом свой западный берег. Об этом говорили многочисленные раковины, а в частности белемниты (палеонтология), разбросанные значительными массами.

Словом, начиная от умирающего Шира и кончая Кизыл-Кая, мы имели перед собой великую могилу, в которой природа погребла громадное море.

Остроконечные вершины хребта возникали под воздействием ветров, дождя и морозов, которые уничтожали твердый песчаник, превращая его в пыль и песок и засыпая все больше следы моря и давно уже умерших эпох.

На вершине хребта мы нашли глубокие горные расщелины и пещеры, выдолбленные осенью мчащимся вместе с вихрями песком из пустыни Гоби. Некоторые из них были достаточно глубокими.

Приблизившись к одной из таких пещер, мы заметили внезапно выходящую из нее тонкую струйку дыма. Заинтересованные, мы пошли в ту сторону, но вдруг внезапно из пещеры выскочили трое босых мужиков в обветшалой одежде. Они начали удирать к западным склонам хребта, а когда они находились у края скал, один из них задержался и выстрелил. Расстояние было слишком большим, чтобы можно было попасть в нас, кроме того, выстрел был из револьвера, и пуля даже не долетела до нас.

Я бывал в Сибири не раз, и подобные встречи имел уже многократно, поэтому знал с кем имею дело. Это были, несомненно, беглецы из уголовных тюрем, может быть даже с Сахалина, с этого Острова Дьявола, куда российские суды ссылали самых опасных преступников. А значит, я сразу крикнул им, что мы не полиция, не чиновники и что нам нет никакого дела до них. Медленно, с большой осторожностью и недоверием они вернулись и приблизились к нам. Хотя и сняли шапки и выглядели покорно, однако их глаза бегали, оглядывая нас со всех сторон и ища оружие или признак какого-то обмундирования.

Наконец, мы ответили им, что работаем на озере и что нас там постигло, тогда они значительно успокоились и очень любезно пригласили нас в свою нору.

Мы вошли в достаточно обширное глубокое блюдце (геол) в скале, закрытое спереди обломками камней, которые скатились с вершины. Наши новые знакомые устроились здесь прекрасно. В самом дальнем углу была устроена мягкая подстилка из сухой травы, в середине помещения было кострище, а на костре варился чай. В расщелинах стен пещеры были аккуратно сложены мешочки с сухарями и чаем, в углу лежали мешки и топоры — эти обязательные принадлежности кочевой жизни сибирского бродяги, покидающего тюрьму или место изгнания через северную тундру, через горы и девственную тайгу, и идущего в Европу, за Урал, зимой и летом, в дождь, жару и в самые тяжелейшие морозы.

В мешках бродяга-беглец носил все свое скромное и очень умно обдуманное имущество. Топор служил ему для рубки дерева, а в случае необходимости оружием для охоты или в стычке с полицией и с постовыми казаками. Сибирский бродяга обладал большой сноровкой в использовании топора. Брошенный им топор, со свистом резал воздух и попадал между глаз медведю или… человеку, если тот был опасен для скрывающегося в лесу беглеца.