В ловушке

В мыслях он уже давно называл ее Юлия. Ему нравилось это имя — юное, звонкое, манящее, но при всем том чуточку иностранное, романтическое. Как сама она. Было у ее имени и еще одно преимущество: он мог безо всякой опаски вплетать его в любой разговор, в школе и дома, пользуясь его созвучием с июлем.[1] А в июле начинаются большие летние каникулы, июль — время чистки оранжерейных рам в их зимнем саду, в июле день рождения у Роберта. Для Йона это стало своеобразной забавой — произносить ее имя как можно чаще в присутствии других, в том числе и дома, при Шарлотте. Школьные дела они не обсуждали уже давным-давно. Жена никогда не расспрашивала его о новых коллегах, даже не знала их имен. Ее больше не интересовала его работа. Возможно, впрочем, она никогда ее не интересовала. Так что у него и повода не было рассказывать ей об этой новой сотруднице, Юлии Швертфегер, которая появилась в «Буше» третьего февраля. В день его рождения.

Тогда во время первой большой перемены Хорек-альбинос с теплыми словами преподнес ему в учительской редкое издание Горация. Йон горячо его благодарил, умолчав, разумеется, что это издание у него уже есть. Ладно, как-нибудь сдаст его букинисту. Мейер-англичанин доверительно коснулся его локтя, а Ковальски, как всегда, что-то пробубнил про бутылку шампанского, которую, ясное дело, случайно забыл дома. И вот тут-то в учительскую вошла секретарша фрау Зонних, а вместе с ней их новая коллега.

Первое, что бросилось ему в глаза в ее внешности, — кольца темных локонов, в поэтическом беспорядке окружавшие ее лицо. Ему тотчас захотелось приблизиться к этой пышной массе, вдохнуть их запах. Брови, поразительно густые, прямые, глаза и губы ненакрашены. Широкие черные брюки из блестящего шелковистого материала, черный пуловер с V-образным вырезом. Единственным ярким пятном была ее обувь: ярко-красные сапожки на шнуровке, как у боксеров или гонщиков «Формулы-1».

Хорек-альбинос представил ее: фрау Швертфегер, преподает искусство, полгода работала в гимназии «Август Хирзиг», заменяла заболевшего преподавателя. В «Буше» тоже пробудет лишь до конца учебного года, а после летних каникул в школу вернется из декретного отпуска фрау Кампрадт. Пока Хорек-альбинос говорил все это, она успела окинуть собравшихся острым и проницательным взглядом. Ковальски тотчас подтянул брюхо; Шредер, совсем недавно сменивший брюнетку на огненно-рыжую практикантку, а спорт на этику, тихонько присвистнул сквозь сжатые зубы. А Гешонек пробормотала, что, мол, их новая коллега знает себе цену, gratias agimus tibi.[2] Кох подтолкнул в бок Штрунца и прошептал: «Я уже однажды видел ее, на вечеринке. Это было нечто, хоть прямо в „Плейбой“».

Штрунц лишь неопределенно хмыкнул:

— Да что ты говоришь? Неужели?

Вместе с Хорьком-альбиносом она обошла по очереди всех коллег и с каждым обменялась парой слов. Слова выговаривала внятно и отрывисто. Ее смех Йон слышал лишь один раз, вероятно в ответ на плоскую шутку Мейера-биолога. Не хихиканье, какое издает «близняшка» Керстин, а аккуратную руладу из четырех тонов. Последний тон, высокий и светлый, словно увенчал три менее радостных предшествующих.

В то же мгновение Йон понял, что с ним случилось ЭТО. Но все-таки оттягивал момент их знакомства, пошел к кофейной машине, наполнил кружку да так и поставил, не притронувшись. Заговорил со Шредером о планах июньской поездки с десятыми классами и засмеялся, пожалуй излишне громко, пока Шредер перечислял ему пожелания ребят: Лондон, Нью-Йорк, Лос-Анджелес. При этом Йон ни на мгновение не сводил с нее глаз.

Когда раздавшийся звонок возвестил о конце перемены, к нему подошел фон Зелль — с ней. Йон почувствовал себя так, словно ему предстояло впервые в жизни прыгнуть с десятиметровой вышки.

— Ну, и вот, как говорят англичане, last not least,[3] — сказал фон Зелль. — Один из наших, так сказать, столпов, председатель совета школы господин Эверманн, в «Буше» уже одиннадцать лет, немецкий и латынь. Между прочим, сегодня у него день рождения.

— Ой, — отозвалась она. — Желаю вам всего наилучшего. — Он отметил ее рукопожатие, крепкое и энергичное.

— Спасибо, — поблагодарил Йон. — Сердечно рад приветствовать вас в нашем коллективе.

Хорек-альбинос приподнялся на цыпочках, взмахнул игрушечными лапками и положил одну на плечо Юлии, другую на плечо Йона.

— К сожалению, мне пора. Если возникнут какие-либо вопросы, вам поможет коллега Эверманн. Желаю успехов в нашем «Буше».

Она посмотрела вслед директору; в ее улыбке Йону почудилась легкая примесь насмешки. Несколько мгновений он мог беспрепятственно разглядывать ее лицо: довольно крупный рот, верхняя губа очерчена так же четко, как и нижняя, темные густые ресницы. Потом она снова перевела взгляд на него и состроила легкую гримасу.

— Значит, вы тут столп, то есть колонна. Какая именно — ионическая, дорическая или коринфская?

— Вам и решать, — усмехнулся Йон. — Вы ведь эксперт по колоннам.

Опять смешок, опять эта примесь насмешки.

— Вот так сразу? Ну, пожалуй, тут эклектика. Смешение стилей.