В ловушке

— Раушенберг! — воскликнул он. — «Земляничный этюд». Ваша?

Она кивнула:

— Давно вожу с собой эту гравюру. И она не перестает мне нравиться. По-моему, в ней есть что-то дикое, первозданное. Какая-то экзотика.

Он заглянул в глаза Юлии:

— Такая же гравюра уже много лет висит в моем кабинете.

Она встретила его взгляд, но промолчала.

У него неожиданно пересохли губы.

— Куда надо передвинуть шкаф?

Она кивнула через плечо на дальнюю стену. Он повернул туда голову и едва не вскрикнул. Как он сразу не заметил такую фотографию? Черно-белую, почти в два человеческих роста. Запрокинутая голова, большой чувственный рот, закрытые глаза. На длинных ресницах прозрачные капельки воды. Влажные кудри, словно клубок змей. На лице удивительное сочетание растерянности и восторга. Кусочек обнаженного плеча — по нему бегут вниз струйки воды.

— Разумеется, это надо убрать. — Юлия подошла к фотографии и сняла ее со стены. — Снимок сделал Бен. В Испании, пару лет назад. — Она подошла к софе и аккуратно прислонила к ней гигантскую раму.

Йон не мог оторвать глаз от маленькой ямки между ключицами, — там уютно устроились блестящие капли. Стекли с влажного плеча. Этот неизвестный ему Бен нашел невероятный, потрясающий ракурс. С ума можно сойти!

— Профессиональный фотограф? — поинтересовался Йон пересохшими губами.

— Да, Бен профессионал. Даже довольно известный в своих кругах. Притом голубой, должна вам заметить. А то вы так странно смотрите на меня. — На ее лице появилась такая же усмешка, как в первый день их знакомства, когда она говорила про директора гимназии.

— В данный момент я вообще на вас не смотрю, — возразил он и повернулся к шкафу. — У вас найдется коврик? Если да, тогда мы подложим его под шкаф и будем просто толкать эту махину.

Она выбежала из комнаты, нечаянно задев его. Йон больше не мог смотреть на снимок и подошел к окну. Сквозь голые ветки виднелись дома на другой стороне Шеферштрассе. На одном из балконов старик в кепке снял с перил птичью клетку и понес в комнату. Еще двадцать лет, и Йон тоже превратится в такого же старика, высохшего, с негнущимися суставами. И будет думать лишь о том, чтобы сменить грязную подстилку у канареек или попугаев.

— Знаете что? Вы первый живой, незасушенный преподаватель латыни в моей жизни. — Она вернулась в комнату и швырнула на софу голубой прорезиненный коврик для ванной и большое красное полотенце. — Я даже считала, что таких экземпляров не существует в природе. А уж как вспомню свои школьные годы… — Она подошла к шкафу, стала вытаскивать из ящиков картонные папки, исписанные цифрами и отдельными буквами, и складывать их на пол. — Я ненавидела латынь. Просто ненавидела. Всяких там Цезарей, когорты, бесконечные военные экспедиции и битвы.

— На латыни написано огромное множество величайших произведений литературы, — заметил он и приготовился к возражениям. Но она вместо ответа опять наклонилась и продемонстрировала свою неподражаемую попку. — В том числе самые настоящие комедии. Взять, к примеру, Теренция. Одну из его комедий я как раз читаю на своем факультативе… Вам помочь?

— Не-е, — отказалась она, — иначе вы внесете еще больше хаоса в нынешний беспорядок. Дело в том, что он создан не мной. Лучше расскажите немножко об этом. Про Теренция я вообще не имею ни малейшего представления, знаю только, что существуют иллюстрации Дюрера к его комедиям. Гравюры по дереву, притом очень хорошие.

— Я знаю.

Она лишь на секунду оглянулась на него через плечо.

Нужно вести себя осторожней, сказал он себе. Ни в коем случае нельзя выглядеть слишком умным.

— Вкратце это будет так, — с улыбкой сказал он. — Пунические войны. Карфаген, понятно? Римляне покорили его в сто восемьдесят пятом году до рождества Христова.

— Ганнибал и Гасдрубал. — Она взялась за следующий ящик. — Когда жил ваш Теренций?

— Секундочку. Покоренная Северная Африка поставляет в Рим рабов, в любых количествах, и некий сенатор Теренций покупает красивого мальчика.

— Понятно.

— Нет, не для того, о чем вы подумали, — возразил Йон. — Теренций дал мальчику блестящее образование и воспитание. В конце концов объявил его свободным гражданином. После чего мальчик взял имя своего прежнего господина и сделал карьеру как поэт.

Юлия лихо подхватила последнюю картонку, положила на стопку и вытерла ладони о джинсы.

— Поскольку он был выходцем из Африки, к его имени добавили прозвище «Afer», то есть «Африканец», — продолжал Йон, когда они совместными усилиями отодвинули тяжелый шкаф на несколько сантиметров от стены. — Точная дата его рождения неизвестна. Предполагается, что он умер, не дожив и до тридцати лет, в сто пятьдесят девятом году. Утонул.

— Как утонул? — Она бросила коврик и полотенце возле шкафа и встала на колени. — Ну что, приступим?

— Он плыл в Малую Азию, на корабле. Потом намеревался посетить Грецию — поискать пропавшие пьесы. Вам что-нибудь говорит имя Менандр?

— Абсолютно ничего. Приподнимите край шкафа, а я подсуну под него коврик, ладно?