Я очнулась. Больше всего это походило на прозрение – наконец увидела, как оскудел и опустел наш дом, бывший некогда как полная чаша. В тот же день, стыдно признаться, я впервые увидела свою сестру, которую папа назвал Эванджелиной – «сверкающее счастье».
Маленький ангел, она беспокойно спала в моей старой колыбельке, раскинув крохотные ручки и тихонько посапывая. Пухленькие щёчки покраснели, на них виднелись следы слёз. Я ведь, дура, даже не слышала, как она плакала, почти на сутки оставленная одна. И стало стыдно, как никогда раньше, до слёз. Ведомая каким-то порывом, склонилась и легонько поцеловала её в щёчку, поняв и почувствовав, что никогда её не оставлю. Если понадобится, буду жить только ради неё. Она – самое большое чудо в жизни, в целом мире. Настоящее «сверкающее счастье»…
…Все эти годы я искала выход, любой. Но его не было. В нашем мире нет женских профессий, ни одной, так как права оказалась Танильдиз – мы не более чем бесправные безделушки. Это устанавливалось тысячелетиями и проявляется даже в самых отдалённых, захолустных и диких уголках мира. Женщина может быть только женой, дочерью, сестрой, любовницей, наложницей, падшей женщиной или рабыней. Полностью, во всём и всегда зависимы от мужчин. Если кто-то не согласен, это приравнивается к преступлению.
Совершеннолетие моё наступает через месяц, и нас уже предупредили, что дом заберут. Куда идти, что делать – я не знаю. Знаю только, что уже согласна поступиться любыми принципами, чтобы мой маленький ангел, улыбчивая белокурая сестрёнка, Эва, могла жить в достатке. Даже если станет наплевать на собственную жизнь – буду жить ради неё, как пообещала себе уже давно.
…Который день я просыпаюсь с первым лучом рассвета. Бессонница – болезнь, мешающая жить и здраво мыслить. Беспрестанно болит голова, но это, наверное, уже от безысходности.
Несколько месяцев, да что там, уже несколько лет я провела в беспрестанном поиске хоть какой-нибудь работы – всё без толку. Женщины в нашем мире всего лишь бесправные игрушки, необходимые лишь для удовлетворения желаний своих господ и продолжения рода. При том вне зависимости от того, королева ли ты или служанка – всё едино, меняются лишь условия жизни.
Я, выращенная в любви обоих родителей, откровенно ненавижу эти предрассудки, но, опять же, бессильна что-либо изменить.
Иногда даже посещала шальная мысль: а не лучше ли остаться одинокой, нежели всю жизнь зависеть от мужа, как рабыня?
Сейчас эти мысли посещают редко, потому что голова забита совсем другим. Если честно, я уже согласна даже стать женой какого-нибудь господина, почитающего, как и все, женщин за одалиску, лишь бы обрести хоть какую-нибудь стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Жить хочется всем, и, прежде всего, обеспечить благополучие тем, кто дорог.
До моего совершеннолетия осталось пару недель. Единственное, из-за чего я сохраняю маску уверенности и самообладания, а не бьюсь в истерике, это умиротворённая улыбка моей непоседливой Эванджелины, моей всегда жизнерадостной, полной детской непосредственности и счастья сестрички, которая, слава всем богам, даже не замечает трудностей. Как бы я хотела, чтобы ничто и никто не разрушил её детства. Она должна быть счастлива – ныне это всё, что я прошу, нет, требую у судьбы.
Сама бы давно уже опустила руки, пустила бы всё на самотёк. Зачем и за что бороться, если никого и ничего не осталось? Да, я слабая – неженка, не приспособленная к жизни, которую очень легко сломить. Но если есть то или те, за что стоит жить и бороться, слабый обретает силу.