В ловушке времени

«Это я выпустила на улицу Линде-Лу».

Йонатана вмиг покинула серьезность.

«Он же не собака»,— беззвучно произнес он в ответ. Тува прыснула, зажав рот рукой.

Это вовсе не значило, что они непочтительны — просто стало сказываться напряжение. Оба они были глубоко благодарны юному Линде-Лу за его вмешательство, когда помощники Натаниеля в Осло заснули, так сказать, на своем посту, — ведь тем самым он спас Натаниелю жизнь.

Ибо сейчас Натаниель открыл наконец глаза и с наслаждением потянулся.

— Ну что же, спасибо вам и хвала, доктор Сёренсен! А то я уже собрался прекратить всякую борьбу и сопротивление, пойдя на поводу у лени и равнодушия. Спасибо, огромное всем спасибо! Привет, Тува, хорошо, что ты здесь. Вы и не представляете, до чего это чудесно — вернуться назад! Кстати, привет вам от моего деда по матери.

— От твоего деда? — удивленно переспросил Йонатан и принялся вычислять. — Так это же… Тамлин, ночной демон, которого забрали черные ангелы!

— Вот именно! Он сидел позади меня на волке, когда мы спасались бегством от Тенгеля Злого. Хотя я его никогда и не видел, я понял, что это он.

Доктор Сёренсен закрыл лицо руками и застонал. Он вконец запутался в этих родственных связях!

14

Легкомысленная вылазка Тувы и Натаниеля в мир духов все же имела и положительный результат: в головоломке, которую представляло собой происхождение Людей Льда, прибавилось несколько новых звеньев. Теперь они знали, откуда был родом отец Тенгеля Злого и как примерно складывались первые года жизни Тенгеля.

Но им по-прежнему не доставало еще многих и многих звеньев.

Эту зиму большинство Людей Льда провели в глубокой тревоге.

И не только из-за рассказов Натаниеля о том, что Тенгель Злой нарастил свою силу в последние годы спячки, — у них были и другие причины для беспокойства.

Отмеченные проклятием и избранные пытались преодолеть внутренний страх, прочие же ощущали все усиливающееся вмешательство со стороны предков. Не то чтобы они что-то видели, но они чувствовали, — за ними наблюдают, о них заботятся, их охраняют. Как будто на самой периферии их существования зашевелилась некая темная сила. Как будто они находятся посреди необъятной равнины, поросшей высокой травой. А по краям ее, — такое у них время от времени появлялось чувство, — бродят крадучись и следят за ними какие-то существа, и описывают круги, намереваясь приблизиться, да только не знают, как лучше на них напасть.

А может, они боялись стражей и хранителей Людей Льда?

Эта зима принесла много страха и опасений.

Винни, которая так и не узнала всейправды о странствиях Тувы сквозь время, была несказанно рада возвращению домой спокойной, покладистой, временами даже послушной дочки. Но, конечно же, от нее не укрылось Тувино беспокойство! Хуже всего было то, что по ночам девочку мучали кошмары, от которых она просыпалась. Тогда Винни прибегала к ней посидеть. И Тува нисколько против этого не возражала.

Винни чувствовала, что ее несчастная, любимая дочь нуждается в ней. С одной стороны, это было приятное чувство, ведь до сих пор ее материнскую заботу постоянно отвергали.

Но ей больно было видеть, как Тува подолгу простаивает перед зеркалом, наблюдать за ее трогательными попытками приукрасить себя. И слышать за стеной ее тихий плач, когда попытки эти кончались ничем. А так оно всякий раз и было.

В такие минуты сердце Винни готово было разорваться от горя.

Ибо что она могла сказать в утешение? «Когда у тебя веселый и приветливый вид, с тобой никто не сравнится…»

Нет, эту избитую фразу Тува слыхала уже множество раз. Можно было бы привести и другой довод: «Сейчас ты молода, и потому тебе вдвойне больно. Но с возрастом ты не будешь так сильно переживать».

Не будешь переживать? Смиришься? Смиришься с одиночеством?

Нет, сказать такое у Винни не поворачивался язык.

Между тем Рикард переговорил со своими родственниками и узнал, что приключилось с Тувой. Человек трезвый, Рикард определил это как «сновидения в состоянии транса».

Однако ему пришлось пообещать не докладывать о докторе Сёренсене в полицию, поскольку тот не виноват в происшедшем — кашу заварила сама Тува. Или — Ханна.

Рикард тоже почувствовал, что за ним наблюдают и что-то готовится. Это до того его напугало, что он попросил у начальства разрешения сделать свою дочь Туву своим секретарем и правой рукой, чтобы она все время была с ним рядом.

«Не волнуйся, папа, — как-то раз сказала она ему с придыханием. — Обо мне заботится Ганд, а разве у кого-нибудь был лучший ангел-хранитель?»

Рикарда насторожил тогда блеск у нее в глазах — и то, как быстро он погас и лицо ее приняло серьезное, покорное выражение.

Он был очень расстроен, услышав, как один из его разбитных коллег назвал Туву «жабенком Бринка».