Въ лто семь тысячъ сто четырнадцатое… (СИ)

Покинув место боя, стрельцы во главе со мной продолжили свой «анабасис» по Замоскворечью. Минут через сорок мы миновали, судя по разговорам моих ребят церковь Параскевы Пятницы и по достаточно широкой и прямой улице добрались, наконец, до Стрелецкой слободки, за которыми на взгорке темнели стены деревянной крепости — Скородома.

Улица и переулки были перекрыты укреплёнными на повозках передвижными стенками «гуляй-города», за которыми находились готовые к сопротивлению караулы. Слухи о происходящих в Москве погромах иноземцев успели достичь ушей здешних стрельцов, но, поскольку никаких команд от вышестоящего начальства не поступало, стрелецкие головы — «на наши деньги» командиры полков — видимо, помня извечную армейскую мудрость о том, что именно инициатива делает с инициаторами, ограничились организацией обороны собственного пункта постоянной дислокации. Отчего-то вспомнились телесюжеты о подобном же поведении бравых украинских вояк во время крымских событий 2014 года.

Это вы, ребята, зря… Сидение ровно на собственной заднице для командира противопоказано. Вон, генерал Павлов до 22 июня досиделся — и чем это для него закончилось? И если б только для него, а так — для всей державы! Не зря Энгельс, сам понюхавший пороха во время немецкой революции середины девятнадцатого века, говорил: «оборона есть смерть всякого вооруженного восстания; при обороне оно гибнет, раньше еще чем померилось силами с неприятелем. Надо захватить противника врасплох, пока его войска еще разрознены; надо ежедневно добиваться новых, хотя бы и небольших, успехов; надо удерживать моральный перевес, который дало тебе первое успешное движение восстающих; надо привлекать к себе те колеблющиеся элементы, которые всегда идут за более сильным и всегда становятся на более надежную сторону; надо принудить неприятеля к отступлению, раньше, чем он мог собрать свои войска против тебя». Надо же: ещё на истмате учил, а до сих пор помню! И хотя сейчас восстание устроили Шуйские, но это правило действует как для революции, так и для контрреволюции. Так что побудем немного умными контрреволюционерами, применяющими мудрость грядущих столетий для разгрома мятежа.

Задержались на этом прообразе КПП мы недолго, только дав караулу возможность погнать посыльного к местному командованию. Ребята мои, увидев, что нежданного нападения на их семьи, которым угрожали давешние мятежники в Кремле, пока не предвидится, заметно повеселели.

— Вот что, ребятушки — обратился я к своему отряду. — Понимаю, что у каждого душа неспокойна: как там без вас семьи, не случилось ли какой беды. Рад бы я всех распустить по домам, но, сами видите, что сейчас на Москве творится. Послужили вы верно, за что мной будете обласканы. Но пока сделаем так: трое из вас разойдутся к своим семействам, успокоят домашних: дескать, при царе теперь состоите. А чтобы не было споров меж вами, жребий кинете, кому идти, а кому остаться. Пусть Бог рассудит. Любо ли?

— Любо, Государь!

— Славно! Пусть Бог решает, он справедлив, и кому нужнее — ведает! — Радостно загомонили стрельцы.

Я поднял руку, призывая к тишине, и продолжил:

— Также по пути всем стрельцам и иным служивым людям, кого повстречаете, от моего царского имени передавайте, чтобы брали своё оружие, доспехи, у кого имеются, харчей на два дня и шли на подмогу, изменников Шуйских, как гнид, давить!

После того, как в избах своих побываете, ступайте каждый к семьям товарищей своих, которые нынче погибли, долг свой честно исполняя, и поведайте об участи их. А семьям павших передайте, что за верность их всё семейство до самой смерти, освобождается от всех поборов и пошлин, какие только на Руси есть, а если еще какие пошлины появятся — то с них платить половину. А в каких семьях сироты малолетние пооставались — тех я, Государь всея Руси, под свою руку беру для обучения разным наукам. Пока же передадите от меня тем семействам помощь — по три талера серебра. Их вам сейчас сотник Зернин выдаст. Справедливо ли моё слово?

— Справедливо! Истинно так!

— Евстафий Никитин, ты при мне остаёшься. Пока стрельцы жребий кидают, отсчитай монеты из той шкатулки, что я тебе на сохранение отдал.

— Слушаю, Великий Государь. Да только ежели за каждого ныне павшего стрельца по три талера давать, то обсчитался ты: не двенадцать, а осьмнадцать монет потребно.

— Как так? — Удивился я. — Двоих в Кремле изменники застрелили, ещё двое — у той часовни в бою легли. Четверо выходит.

— Прости, Государь, но не досчитал ты двоих. Ивашка Трын, да Ивашка Чистой ещё в карауле оставались, твою скарбницу стеречь, когда мы к тебе, Государь, в Кремле на подмогу кинулись. Небось, воры их давно живота порешили. Так что осьмнадцать тех талеров получается, Государь!

Толковый у меня сотник: о своих людях думает, не боится с царём спорить…