В лучах мерцающей луны

Раз или два в первые дни после женитьбы он спрашивал себя с легкой дрожью, что будет, если Сюзи прискучит ему. Такое уже случалось у него с другими женщинами, первые чувства к которым по силе не отличались от тех, что пробуждала в нем она. Роль, которую он играл в своих предыдущих любовных историях, вообще говоря, можно было определить одной незабываемой фразой: «Я и охотник, и добыча», ибо он неизменно переставал быть первым, только чтобы считать себя вторым. Этот опыт никогда не переставал причинять ему сильнейшую боль, поскольку его симпатия к преследователю была не намного менее глубокой, чем сострадание к себе самому; но так как он всегда больше жалел себя, то в конце концов отдалялся от преследователя.

Теперь весь этот пренатальный опыт казался полностью непригодным для того нового человека, которым он стал. Он не мог представить, что Сюзи наскучит ему — или что он постарается избавиться от нее, если такое произойдет. Он не мог думать о ней как о враге или даже сообщнице, поскольку сообщники — это потенциальные враги: она была той, с кем предстояло вкусить небывалое чудо, радость дружбы, но которая даже в этих временных восторгах должна была оставаться в первую очередь верной подругой.

Эти новые чувства не повлияли на его общее отношение к жизни, но просто укрепили его веру в ее высшие «радости». Никогда он так не наслаждался тем, что всегда любил. Никогда добрый обед не был так вкусен, красивый закат так красив; он радовался тому, что равно мог оценить то и другое. Он, как всегда, гордился умом Сюзи и тем, что она свободна от предрассудков: теперь, когда она принадлежала ему, она не могла быть для него слишком «современной». Он в полной мере разделял ее страсть к наслаждению моментом и лихорадочную жажду растянуть его. Он знал, когда она раздумывает о способах продлить их прекрасное положение, и втайне раздумывал вместе с ней, какие еще новые способы они способны изобрести для этого. Он был благодарен Элли за то, что та по-прежнему отсутствует, и уже начал надеяться, что они смогут оставаться в палаццо до конца лета. Если надежда оправдается, ему удастся закончить книгу, а Сюзи — немного отложить из процентов на свадебные чеки, и тогда их волшебный год может растянуться на два.

К концу сезона их и Стреффорда присутствие в Венеции привлекло туда несколько путешествующих пар из их круга. У этих равнодушных, но прилипчивых людей было то общее свойство, что они не могли подолгу находиться в отрыве друг от друга, — их тут же начинало снедать смутное беспокойство. Лэнсингу было знакомо это чувство. Сам испытывал его легкие приступы и часто помогал другим справляться с ними. Оно было не сильней ощущения легкого голода, которое напоминает о пятичасовом чае человеку, который плотно позавтракал и уверен, что пообедает не менее плотно, но придает смысл бессмысленному и помогает многим колеблющимся делать их ежегодный выбор между Довилем и Санкт-Морицем, Биаррицем и Капри.

Ник не удивился, узнав, что этим летом становится модой неожиданно появиться в Венеции и заглянуть к Лэнсингам. Пример всем показал Стреффи, ему последовали и другие. К тому же замужество Сюзи было все еще предметом сочувственных пересудов. Люди знали историю свадебных чеков, и им было интересно посмотреть, как долго молодожены смогут на них прожить. Важно было в этом году помочь отчаянной паре растянуть медовый месяц, предлагая им крышу над головой. Еще июнь не подошел к концу, а уже масса друзей наслаждались с Лэнсингами солнышком на Лидо.

Ник неожиданно обнаружил, что их появление создает ему помехи. Дабы оградить себя от лишних комментариев и шуток, он отложил работу над книгой и запретил Сюзи говорить о ней, объяснив это тем, что нуждается в перерыве для отдыха. Жена мгновенно и с готовностью приняла его объяснение, защищая его от соблазна продолжать работу так же ревниво, как не поощряла его безделья; и он позаботился о том, чтобы она не обнаружила, как перемена в его привычках совпала с моментом, когда он стал испытывать трудности с книгой. Но хотя он не жалел, что перестал писать, неожиданно обнаружилось, насколько тяжело переносить ничегонеделанье. Впервые праздное шатание в компании потеряло для него свое очарование; не потому, что с теперешними спутниками у него было меньше общего, но потому, что за это время он узнал что-то неизмеримо лучшее, нежели пребывание в их компании. Он всегда чувствовал себя выше своих обычных приятелей, но теперь этот разрыв был слишком велик: до некоторой степени это действительно было несправедливо по отношению к ним.

Он тешил себя тем, что Сюзи разделяет это его чувство, но с раздражением увидел, что с прибытием их друзей она весьма оживилась. Как будто бы внутренний свет, придавший ей новую красоту, зажегся от присутствия тех самых людей, от которых они сбежали в Венецию.