В лучах заходящего солнца

Отпуск Леонида закончился. С тех пор как он уехал, Юленька перестала выходить из дома. Наша веранда начала мало-помалу обрастать пузатыми тюками. В день отъезда я ушла проститься с морем. Оно тоже было не в настроении, и билось свинцовыми волнами о камни. Я встала на самом краю, возле одинокой молодой сосенки и прошептала:

– Я клянусь тебе, море, что забуду его до следующего года!

* * *

В конце августа стали продавать в небольших количествах керосин. Дачи сразу засветились кошачьими глазами ламп. Снова начала зажигать свою большую лампу Аглая Тихоновна. Однажды, она пригласила меня. Это было необычно, нас – детей, никогда не приглашали когда собирались взрослые, потому что там играли в карты.

Стенные часы гостиной Аглая Тихоновны вечно показывают половину двенадцатого. Они встали в тот миг, когда в Японском море погибли ее муж – полковник Лиммерих и их единственный сын. С тех пор часы не заводили. И время в этом доме словно застыло, за последние пятнадцать лет тут ничего не поменялось, те же тяжелые, видавшие виды, занавеси, те же статуэтки.

В гостях оказались Готфрид Карлович и Галактион Федорович. А на столе разложена «Могила Наполеона».

– Больше не играем, – объяснила Аглая Тихоновна, – берегу последнюю колоду для пасьянсов, в будущее заглядываю.

Меня посадили в центре гостиной, так я поняла, что тут я главная фигура вечера. На стол передо мной поставили стакан дымящегося киселя. Два кота потягивались на диване – рыжий Онуфрий, и серый, с роскошными зелеными глазами, Прокопий.

Как оказалось, пригласили меня для серьезного разговора о моем будущем. Для детей русских беженцев открылась школа, и взрослые решили, что я должна продолжить учиться. Я начала отказываться, говорить, что хочу закончить гимназию Песковской в Петрограде, но меня не слушали. Они были убеждены, что не дело сидеть дни напролет одной, и даже выразили готовность полностью оплатить как мое годовое обучение, стоимость 350 марок, так и проживание. Но в тот же момент я поняла, что именно сейчас я принимаю первое самостоятельное решение в своей жизни. Конечно, это решение было для меня подготовлено, но я ведь могла и отказаться. Но я этого не сделала. И не из послушания. А потому что понимала верность избранного для меня пути. Это было и мое осознанное решение. Я только спросила:

– А где находится эта школа?

– В Куркийоки, ты знаешь это место, там вы давали концерт прошлым летом.

Я вздрогнула. Жить там, где все так напоминает Леонида, и наш последний летний праздник прошлого года?! Я умолила оставить меня жить здесь, на своей даче, а в Куркийоки я смогла бы ездить на велосипеде, или на лыжах, это ведь не так далеко. В итоге пришли к компромиссу. Взрослые согласились. А мне предстояло готовиться к школе.

* * *

Наступил сентябрь. Ранним утром понедельника, я вывела из сарая свой велосипед, привязала к багажнику сумку с посудой, которую велели привезти, и поехала в Куркийоки. Торжественный молебен должен начаться в десять.

Над кладбищем Никольской церкви, где теперь покоился мой дорогой папочка, подымался медный солнечный диск, заливая утреннюю зарю кротким румянцем. Папа, видишь ли ты меня теперь, смотришь ли вслед, благословляешь ли в дорогу? В прорези облаков мелькнул лучик, провел теплым прикосновением по лицу. Значит все правильно, все так, как должно быть.

За поворотом развилки – железнодорожное полотно. Остановилась, чтобы пропустить бронепоезд. Такую махину увидела впервые. Пузатый, обшитый металлом, ощерившейся жерлами орудий, проследовал в сторону границы.

После переезда дорога вступила в мрачный темный лес. В прошлом году, спеша на концерт, ее мы проделали довольно быстро. Скоро лес сменился обширным полем, с одной стороны край его обрамлял строй засохших деревьев. «Иосафатова долина» – подумалось мне.

Я побаивалась предстоящей учебы. Главным образом того, что в Финляндии ввели совместное обучение, значит учиться предстоит с одном классе с мальчиками. В петроградских гимназиях такого не было. С мальчиками мы встречались только по праздникам, когда начальство устраивало балы. Восемь лет я проучилась в гимназии Песковской, на углу нашей Шестой линии и Среднего проспекта. Восемь лет просидела за партой у окна, смотря на фасад дома напротив. Вспоминаю его окна, сквозь снег и дождь, через туманную завесу хмурых дней. В классе многих девочек звали Женями. Когда-то такое имя носила и дочь нашей добрейшей директрисы Екатерины Ивановны. Это для обучения Жени она открыла свою гимназию. Девочка умерла от скарлатины. Старшие ученицы еще помнили катафалк с гробом, стоявший в зале на последней панихиде. С тех пор девочек, носящих имя Евгения, Екатерина Ивановна учила бесплатно. И со мной за партой сидела Женя. А может, и сегодня там сидит, только мое место у окна пусто.

Дорога круто взяла в гору, я снова оказалась в лесу, только на сей раз лес другой, очень красивый. Снова развилка. Поворот налево, разгон, и я на вершине пригорка. Передо мной Куркийоки. Белое здание бывшего санатория по-прежнему невозмутимо почивает над окрестностями.