В львиной шкуре 5

Один из районов Москвы, называемый Зарядье, издревле славился богатым торгом. Поэтому на его улицах с удовольствием селились: русские и иноземные купцы, ремесленники, приказчики и даже бояре. В малоприметном доме, что располагался на Варварке, уже четыре месяца как обосновался один из подручных князя Лукомского. Звался он Пшемисл Возняк и имел познания в лекарском деле. Только участливой доброты в его облике не наблюдалось. Из-под чёрных мохнатых бровей недобро поблёскивали тёмно-карие глаза. Нос был приплюснут, как у боксёра, и слегка свёрнут в сторону. Толстые губы брезгливо кривились. Выступающий вперёд подбородок покрывала колючая щетина. Смоляные волосы, стриженные под горшок, выглядели так, словно их обкромсали топором. Ростом лекарь тоже не вышел: чуть более двух аршин. Зато под одеждой угадывались хорошо развитые, упругие мышцы. Князь привёз его в Москву из Литвы, где пытался решить свои имущественные вопросы, но не сложилось… В Москве лекарь поселился отдельно и своего знакомства с Лукомским не афишировал. Не афишировал потому, что дела, творимые в его невзрачном домишке, не терпели огласки. Пшемисл Возняк промышлял скупкой краденного, подделкой документов, изготовлением ядов. Но в основном занимался торговлей, продавая мелкие украшения, заговорённые амулеты, приворотное зелье. Кроме этого выполнял конфиденциальные поручения князя Лукомского. Например, сейчас он, вальяжно усевшись на стуле, вёл беседу с двумя женщинами, покорно стоящими напротив него. Одеты они были в тёмные наряды, словно держали по кому-то траур. Правда, беседа больше напоминала допрос.

— Ну, сёстры Уткины, рассказывайте, как всё прошло?

— Мы всё сделали, как ты велел, господин Возняк, — заговорила старшая сестра. — Подлили монахиням и сторожам сонного зелья, а когда все уснули, пробрались в комнату к княгиням. Они уже собрались и дожидались только нас. И всё бы хорошо, но…

— Но? — и без того мрачные глаза лекаря вдруг вспыхнули недобрым огнём.

— В самый неожиданный момент в комнату вошла Великая княгиня, — заговорила Уткина-младшая. — Испугавшись, что нас могут схватить и подвергнуть пыткам, я ударила её по голове подсвечником, который стоял на столе. Княгиня упала, а мы поспешили покинуть монастырь…

— Хм! — удивился Пшемисл, но ненадолго. — А как вели себя молодые княгини?

— Они были зело напуганы, поэтому выполняли всё, что мы им говорили.

— Это хорошо, — глаза «следователя» слегка подобрели. — Значит, вы их довели до пристани и посадили на указанную мною ладью?

— Да, господин Возняк. Надеюсь, теперь ты вернёшь наши бумаги и заплатишь обещанное серебро.

— Конечно, конечно! — толстые губы лекаря расплылись в неприятной улыбке. — Сделаю всё, как мы договаривались… А вы, наверное, устали? — вдруг спросил он.

— Как же не устать? Почитай на дворе полдень, а мы ночь не спамши. А уж страха, сколько натерпелись… — ответила Уткина-старшая.

— Что ж, тогда садитесь, поешьте. А я покуда схожу за бумагами и деньгами, — с этим словами лекарь поднялся и указал на стол, на котором возле кувшина с квасом возвышалась аппетитная горка из пирожков.

Обрадованные женщины не заставили себя просить дважды и быстро уселись на лавку, а Пшемисл Возняк, оставив их одних, вышел.

Где же лекарь познакомился с ними? Откуда они взялись? Начнём с того, что князь Лукомский окружал себя людьми, далёкими от христианской морали. Но верность к себе ценил и в обиду верного человека старался не давать. Поэтому служили ему не за страх, а за совесть. Тем более князь закрывал глаза на их тёмные делишки. Главное, чтобы эти делишки не портили его планов. Однако, будучи по природе крайне недоверчивым, Лукомский хранил на каждого из своих людей компромат. Как известно, «собака» всегда похожа на своего хозяина, например, Пшемисл Возняк хранил компромат на сестёр Уткиных. Не имея родственников, обе женщины жили в доме мужа старшей сестры. Но муж умер, и его родня стала претендовать на наследство покойного. Вскоре парочка претендентов неожиданным образом отдала Богу душу, и интерес к сёстрам со стороны мужниной родни пропал. Зато непонятными смертями заинтересовался Возняк. Быстро выяснив, что дело нечисто, он припугнул женщин тем, что всё расскажет родственникам умерших. Напугав сестёр до смерти, лекарь велел им написать покаянную бумагу, в которой они сознавались во всех грехах. Имея такой документ, Возняк крутил дурёхами, как хотел. А познакомился он с ними в Твери…

Именно в Тверь заехал Лукомский, возвращаясь из Литвы. Тут он узнал, что у Великого князя Михаила Борисовича недавно умерла жена, так и не родив ему наследников. Понятно, что такой факт не мог остаться без внимания Москвы. Иван III уже давно посматривал на тверские земли, как на свою вотчину, требуя от Михаила Борисовича подчинения к себе. Однако чересчур открыто тоже не действовал. Тому виною являлась его мать — Мария Ярославна, женщина властная и обладающая немалым влиянием. Как бы то ни было, но Иван Васильевич взял с тверского князя слово, что тот, прежде чем решится на новый брак, сначала посоветуется с ним.