— Миры, они, значит, разные есть, магические и немагические. Есть такие, что совсем близехонько расположены, а есть и у-у-у... ни в жисть не добраться. Ежели рана от червоточины мир полоснула, то в него попасть из других проще простого для тех, кто силу имеет. Даже если злой умысел у пришлого, все равно попадет, ибо рана та без защиты.
Домовой обвел всех глазами, убедившись, что его внимательно слушают, и ткнул пальцем в дворецкого.
— Вот ты ту бабенку толкнул, значит, а не подумал, почему ты? А потому, что умысла злого не имел. Прореха — она не рана, между мирами, что рядышком существуют да схожи, грань иногда истончается. Зло сквозь такую грань проникнуть не может, поскольку там защита стоит. Уж не знаю, чего надеялась инсекзарца получить, но, похоже, караулила она это место. Знала гадина мерзкая про него. Видать, и наши туда ушли тогда от нее и ее прихвостней магических. Как хозяюшка вернулась, не ведаю, может, зверь какой туда скакнул и попал, может, еще чего, а может, мир, свое почуяв, позвал. Тока вот ее, видать, мерзавка и поймала.
— Но ведь, по описанию Арины, она как раз с секретаршей этой и столкнулась, — удивилась Лушка, — а тогда настоящая-то еще тут была, в этом мире!
— А ты как думала! — хмыкнул старичок. — Личина, чай, не зипун тебе, надел и пошел. Да и ежели кого изображать с натуры, то все равно суть не подделать. А вот когда человек в прореху уходит, суть, что миром дадена, остается, потому как меняется личность, под чужой мир подстраивается и новую, значится, суть-судьбу получает. Вот тут и может опытный маг с силой большой ее схватить да к личине чужой приклеить. Ведь не распознал, милок, подмены-то? — поинтересовался домовой у хозяина дома.
— Нет. Абигейль не маг, и никакой магии на ней не было. Артефакты ничего не показывали, и защита кабинета ее пропускала как секретаря, — подтвердил Франц.
— То-то и оно, — хмыкнул домовик, — это если в тело чужую душу подселить, значит двоедушником сделать. Но там одна душа спит, другая бдит, не наш случай, но тоже не угадаешь, что не тот уже человек!
— А с возрастом-то что? — Видимо, Франца тема все же волновала, и побаивался он, что опять постареет его Ари.
— Ну, это-то совсем просто, — отмахнулся домовой. — Берегинюшка-то наша ведь магичка, потому и туда, и обратно прошла как есть. Туда шла молодая, жизнь прожила и вернулась оттуда старая. Только мир-то ее помнил тут, она же дитя его, но вернуть молодость сразу не мог, поскольку ее инсекзарца нашла и зельями травила, магию пила из нее. Не попадись хозяйка этой твари, то и помолодела бы быстро, и память бы вернулась сама собой. Так-то вот!
Дед, наложив себе блинков, принялся складывать треугольнички и макать их в зеленоватое варенье, стоящее к нему поближе. Он причмокивал и довольно жмурился, смакуя маслянистые, сдобренные сладким кругляши, и смачно хлюпал, запивая чаем.
Мужчины молчали и думали о своем, но уже налопавшийся от души Подкопайло тоже не удержался от вопросов:
— Дедушко Панас, а как же тогда хозяйка наша в тот мир ушла? Тоже, может, ее кто пихнул али сама провалилась? И бабу-то ту, шо секретарка, взад-то, значится, возворачивать будем?
Облизав промасленные пальцы, домовик лениво скосил глаза на торопыгу огородника и, зевнув, заявил:
— Хозяйка вспомнит, так скажет. А бабу-то посмотрим, ежели прореху после таких магических всплесков не затянуло, то надоть будет глянуть. Вдруг Вассалатия дозваться получится. Там, глядишь, и эту вашу с собой прихватит, ежели не брезгливая да не дура совсем.
— Это что значит? — удивился сэн Хейль.
— Так полевик ведь, знамо, не просто так милостью своей оделяет, так не можно. Ежели она не побрезгует ручки замарать да нос его сопливый утрет по просьбушке первой, то и возвернут ее, голубушку, как и не пропадала. А теперь, молодежь, спать пора! Давно ужо за полночь, а вставать с горловопиками надо, шоб денек не упустить!
К изумлению всех окружающих и восхищению Лукерьи, в уголке у окна стала выплывать из стены всамделишная беленая русская печь с лежанкой.
— Оставлю, оставлю потом, — махнул ей Панас, взбираясь наверх, — а пока вон скамью двигай к боку, тоже хорошо будет.
Так и заснула Лушка, когда все разошлись, счастливая, у теплого печного бока в уже точно своем доме, на скамье под пестрым лоскутным одеялом, выданным старейшим домовым этого мира.
Глава 29. Очень много дел!
Утро — это такая пора, когда просыпаешься со списком дел в голове, но сладкие минуты перед тем, как встать, хочется растянуть на подольше.
Это утро в доме семьи сэн Хейль не стало исключением, начавшись с традиционного завтрака всех временных и постоянных обитателей в бывшей буфетной комнате.
— Пожалуй, все же надо попытаться спасти Абигейль, — рассуждал хозяин дома, отхлебывая крепкий кофе с корицей и ванилью. Ему хотелось хоть как-то поддержать бедолагу Мозерса, который совсем упал духом, коря себя за все преступления, которые совершил, будучи марионеткой инсекзарцы.