В майский день

Старик с каким-то странным чувством, — грустным и отрадным, — долго смотрел на них. Потом он выпрямился и оглянулся по сторонам.

Голубое, безоблачное небо сияло над его головой, и с этого ясного, голубого неба ярко светило на него майское солнце. Вся чаща сада, казалось, была пронизана золотом солнечных лучей… Свет, блеск, сияние!.. Все вокруг него зелено, все в цвету; легкий ветерок обвевает его ароматами, птички щебечут в кустах, а тут перед ним, как притаившиеся птички, дети нежно воркуют, склонившись доверчиво друг к другу…

Все было так гармонично вокруг него, так хорошо, так светло, — и старику в то мгновение показалось, что только он один, — со своим ожесточенным сердцем, с неприязнью и злобой в душе, — представлял собою темное пятно на сияющем фоне. В то время, когда вокруг него в природе все жило и радовалось, только он один, — неблагодарный, злой человек, — таил в душе ненависть, вражду… Старику даже стало совестно в виду окружавшей его благодати; раскаяние проникло ему в душу, сердце его смягчилось… За что минуту перед тем он хотел прогнать из сада этого мальчугана, не сделавшего ему решительно никакого зла? Они, старые упрямцы, мучат друг друга, да еще и детей заставляют страдать! Ведь это же жестоко!..

Вон как они, бедняжки, притаились тут, говорят чуть не шепотом… А вокруг-то как все светло, как радостно! Все говорит о мире, о милости, о любви… Старик почувствовал, что глаза его затуманились слезами. Он провел рукой по глазам… Через минуту он решительно двинулся с места, обошел куст, осторожно ступая по мягкой траве, и вдруг совершенно неожиданно очутился перед детьми.

Боря, при виде такого грозного явления, вскочил со скамейки и с испугом посмотрел на старика. Его личико за минуту такое оживленное вытянулось и побледнело.

— А-а! Вот тут кто! Борис Федорович изволил пожаловать… — заговорил Карганов, как-то странно, загадочно поглядывая на Борю и на дочь.

Ниночка бросилась к нему и схватила его за руку.

— Он, папочка, не сам пришел, — я позвала его… — начала она скороговоркой.

— Нет, я сам пришел, Николай Петрович!.. Я пришел… потому что… — смутившись, забормотал Боря.

— Почему? — переспросил старик, пытливо взглянув на него и склонив на бок голову.

— Потому что мне было скучно без Ниночки… — промолвил Боря. — Отец запретил мне ходить к вам…

— А ты его не послушался и все-таки пришел! — заметил Карганов.

— Папочка! Милый!.. Да, право же, я звала его… я сама хотела, чтобы он ходил к нам… Папочка, послушай! — приставала Нина, теребя изо всех сил отца за рукав и тем как бы стараясь убедить его в невиновности своего друга.

— Иди сюда! — сказал старик, обратясь к Боре. Мальчик слегка вздрогнул, поднял голову и взглянул на Карганова, крутя поясок, и в смущении не зная, что ему делать. Он побаивался старика и в то же время ему казалось опасно раздражать его своим неповиновением. Он нерешительно сделал шаг вперед и остановился.

Старик, наконец, сам подошел к Боре, взял его за руку, наклонился и крепко поцеловал его. Тут уж оба, — Нина и ее маленький друг, — пришли в недоумение… Боря, прямо сказать, ожидал, что сердитый старик, застав его у себя в саду, задаст ему изрядную встрепку. Нина не думала, чтобы отец как-нибудь обидел Борю, но была почти уверена, что «папаша рассердится» и с бранью прогонит Борю из сада… И — вдруг!.. Что ж это такое? Что же случилось?..

Старик ласково смотрел на мальчика, тихо гладил его по голове и говорил:

— Ты не бойся, дружок! Я тебя не гоню… Гуляй у нас, сколько хочешь! Ильяшевский сад ведь велик… Слава Богу, всем нам места хватит… Передай от меня отцу поклон! Зови его к нам… Скажи, что мы с ним что-то уж давно не видались… Скажешь?

— Скажу, Николай Петрович! — ответил Боря. А Нина той порой, веселая, сияющая, шаловливо прижималась к руке отца своею разгоревшеюся щекой…

— А ты, мадмуазель-стрекозель, смотри же, — не отпускай гостя без обеда! — сказал ей старик. — Ужо веди его в дом… А пока гуляйте!..

Карганов круто повернулся, провел украдкой рукой по глазам и, глубоко растроганный, пошел к дому. Он был доволен собой.

* * *

Вечером Борю встретили строгим допросом.

— Где изволил, сударь мой, пропадать о сю пору? — заворчал на него отец. — Небойсь, опять с деревенскими ребятишками пропадал… по деревьям лазил? Уж сломаешь ты себе шею!..

— Нет, папаша! Сегодня я не был в деревне. Я был в Ильяшеве, там и обедал… — весело промолвил Боря, встряхивая своими растрепанными волосами.

— В Ильяшеве? Да как ты смел?.. — напустился на него отец. — Тебе что сказано? Чтоб ты к Каргановым носу не показывал! А ты еще вздумал обедать у них!.. У-у-у, повеса! Бесстыдник!.. Каргановы нас бранят, поносят всячески, делают нам неприятности, а ты сам лезешь к ним… Ведь ты уж не маленький, — балбес! Как тебе не совестно?..

— Они, папаша, нас никак не бранят… напротив, папочка, — они… Ниночка и Николай Петрович… — защищался Боря.