В мечтах о швейной машинке

ЖИЗНЬ МОЯ, СЕРДЦЕ МОЁ

Мне было семь, когда бабушка начала доверять мне отделку одежды, которую шила дома, пока заказчики не приглашали её поработать у них. Из всей семьи только мы с ней и остались в живых после эпидемии холеры, выкосившей, не разбирая пола и возраста, моих родителей, братьев, сестёр и всех прочих бабушкиных детей и внуков, приходившихся мне, соответственно, дядями, тётями, кузенами и кузинами – до сих пор не могу понять, как нам двоим удалось избегнуть той же участи.

Мы, конечно, были бедняками, но вовсе не из-за эпидемии: наша семья испокон веков могла похвастать разве что силой мужских рук и сноровкой женских пальцев. Бабушка, её дочери и невестки славились на весь город мастерством своих стежков, а также честностью, надёжностью и чистоплотностью на службе в господских домах, где они одинаково хорошо исполняли обязанности горничных и заботились о гардеробе, да к тому же и готовили прилично. Мужчины же нанимались каменщиками, грузчиками, садовниками – в нашем городке таких брали неохотно, но пивоварня, дробилка, мельница и особенно бесконечные траншеи для прокладки водопровода время от времени по-прежнему требовали неквалифицированной рабочей силы. Не помню, впрочем, чтобы мы голодали, даже если приходилось ютиться в одном из подвалов исторического центра: на скромную квартирку, подобающую людям нашего класса, денег не хватало.

Когда мы остались одни, мне исполнилось пять, а бабушке – пятьдесят два. Чтобы снова наняться в одну из тех семей, где она служила в молодости и где получила хорошие рекомендации, сил у неё было ещё вдосталь, но взять с собой ребёнка ей никто бы не позволил, а отдавать меня в городскую богадельню или сиротский приют, под присмотр монахинь, она не хотела: слишком уж дурной репутацией пользовались такие заведения. Впрочем, даже устроившись приходящей прислугой, ей пришлось бы где-то оставлять меня на время работы, поэтому бабушка дала себе слово, что одним только портновским ремеслом сможет прокормить нас обеих, и преуспела в этом: серьёзных лишений в те годы я не помню. Мы жили тогда в двух крохотных комнатушках в полуподвале величественного здания по узкому мощёному переулку в самом центре, а за аренду платили натурой – ежедневной уборкой лестниц аж до пятого этажа. Эта работа отнимала у бабушки по два с половиной часа каждое утро: вставала она затемно, а за шитьё садилась лишь после того, как убирала ведра, тряпки и швабру.

Одну из двух комнатушек она обставила скромно, но с некоторой долей изящества, чтобы там можно было принимать клиентов, которые время от времени заходили с новыми заказами, а то и ради промежуточной примерки, хотя обычно она сама ходила к ним, для верности завернув перекинутое через руку готовое платье в простыню, а подушечку для булавок и ножницы прикрепив к свисавшей на грудь ленте. В таких случаях бабушка брала меня с собой, не забыв тысячи раз напомнить, чтобы я забилась в угол и не шалила. И дело тут не только в том, что ей не с кем было меня оставить: она хотела, что я смотрела и училась.

Специализировалась бабушка на белье: простыни, наволочки, скатерти, шторы, а также сорочки, мужские и женские, исподнее и даже пелёнки для младенцев – в то время подобные вещи продавались только в нескольких безумно дорогих магазинах. Нашими главными конкурентками были монашки-кармелитки, мастерицы вышивать. Зато бабушка, в отличие от них, умела шить повседневные и вечерние платья, жакеты и пальто – исключительно женские, конечно, хотя после естественного уменьшения выкройки они подошли бы и ребёнку. Разумеется, я тоже всегда была опрятно одета и умыта, в отличие от прочих маленьких голодранцев из нашего переулка. Впрочем, несмотря на свой возраст, бабушка всё равно считалась всего лишь «швеёй», к которой можно обратиться лишь с самыми простыми, повседневными заказами. В городе было две «настоящие» портнихи, соперничавшие друг с другом за право обслуживать самых богатых и модных дам. Каждая держала ателье и по несколько помощниц. Каталоги выкроек, а иногда и сами ткани они получали прямиком из столицы, и сшить у них платье стоило целое состояние: на эту сумму мы с бабушкой могли бы безбедно прожить года два, если не больше.