В места не столь отдаленные

А между тем дело было простое. Благодаря хлопотам Толстобрюхова и преимущественно его деньгам, Василия Андреевича со всех сторон осаждали просьбами, и даже сам Пятиизбянский, контрировавший с его превосходительством, вчера приезжал просить за Толстобрюхова, рассказав, между прочим, сплетню, сочинённую Сикорским, будто Невежин хвалится, что он повернёт дело по-своему, причём Пятиизбянский прибавил, что он, разумеется, не верит, чтобы вольнонаёмный секретарь из ссыльных мог иметь влияние на его превосходительство, который обещал уже давно ходатайствовать за Толстобрюхова.

Это окончательно взорвало Василия Андреевича, и он обещал ещё раз пересмотреть дело, и если найдёт возможным, то просить за Кира Пахомыча.

Таким образом, Кир Пахомыч, руководимый советами Сикорского, хоть и посеял ещё несколько тысчонок, но зато рассчитывал выйти победителем и в конце концов снять с себя клеймо подозрения, мешающее ему быть избираемым в общественные должности. Кира Пахомыча грыз честолюбивый червяк — ему хотелось сделаться городским головой.

Передав Невежину две-три бумаги и проект собственноручной записки для разработки, Василий Андреевич полюбопытствовал узнать: кто такая эта приезжая барышня? Откуда она приехала? Зачем приехала?

— О красоте её Сикорский вчера так много рассказывал, что заинтересовал и меня, и Marie… В особенности Marie заинтригована… В самом деле она так хороша?

Невежин удовлетворил любопытство старика и заметил, что действительно хороша.

— Значит, есть теперь за кем ухаживать, а? — шутливо спрашивал, подмигивая, его превосходительство.

Но Невежин так серьёзно ответил, что за такими девушками ухаживать нельзя, что Василий Андреевич, заметивший неудовольствие молодого человека, тотчас же прекратил свои шуточки.

Невежин собирался уже откланяться, как в кабинет вошла Паша и доложила, что барыня просит Евгения Алексеевича к себе на одну минуту.

— Идите, идите, Евгений Алексеич! Marie вчера целый день была не в духе и всё расспрашивала Сикорского о приезжей красавице… Вы ведь знаете женщин? Пока их любопытство не удовлетворено — они неспокойны… А у Marie вдобавок ещё эти нервы! — прибавил старик с кислой улыбкой.

2

Не с приятными чувствами входил и Невежин в будуар Марьи Петровны.

При виде этой женщины, сидевшей на низеньком диванчике в том самом костюме, в каком она была в памятный вечер, с распущенными волосами и оголёнными руками, эти неприятные чувства усилились до отвращения, и неблагодарный молодой человек, оглядев её быстрым холодным взглядом, нашёл сегодня Марью Петровну смешною в этом наряде вакханки. И морщинки вокруг подведённых глаз, и тёмные мешки под ними, и слой румян, покрывавший рыхлые щёки, и ожиревшие мясистые руки, и желтизна открытой шеи… словом, все недочёты перезревшей красавицы бросились сегодня в глаза при дневном свете.

Томный, грустный вид, с каким Марья Петровна встретила молодого человека, молча указывая на кресло, нисколько не тронул Невежина.

«Неужели она станет упрекать и разыграет трогательную сцену? Не может быть… у неё всё-таки довольно такта!» — думал Невежин, присаживаясь в почтительном отдалении.

— Отчего вы вчера не пришли, Невежин? — заговорила она тихим голосом.

— Некогда было, Марья Петровна.

— А я вас так ждала, так ждала!.. — проронила она с упрёком.

«Начинается!» — подумал Невежин, решившись молча выдержать первый натиск.

— И хотя бы вы написали строчку, а то так резко ответили Паше на моё приглашение… Этого, признаться, я не ждала от вас… Не ждала!.. — проговорила она после паузы.

И Марья Петровна приложила батистовый платок к глазам, утирая слёзы и взглядывая одним глазом на Невежина.

Он сидел молча, не произнося ни одного слова утешения.

«Неужели всё кончено? — думала с тоскою в сердце Марья Петровна, чувствуя озлобление отвергнутой женщины, мечтавшей на склоне лет изведать счастливые минуты с этим красивым молодым человеком, возбуждавшим её желания. — Зачем же тогда, в тот вечер…»

И, чувствуя себя глубоко несчастной и обиженной, Марья Петровна нервно всхлипывала.

А Невежин вместо утешения по-прежнему упорно молчал.

Это молчание, этот безучастный взгляд, говорившие лучше слов, что мимолётный каприз молодого человека едва ли повторится, задели за живое уязвлённое самолюбие. Она торопливо утёрла слёзы и проговорила с неожиданной усмешкой:

— И я-то хороша. Разнервничалась. Я и забыла совсем, что вам вчера было не до приглашений. Вы встречали какую-то приезжую красавицу? — прибавила она, зорко всматриваясь в Невежина.

Он невольно покраснел, когда отвечал:

— Да, я встречал одну знакомую.

— Какая-то учительница, говорят? — с пренебрежением кинула Марья Петровна.

— Да, она приехала сюда давать уроки.

— Только для этого?

— А для чего же более?

— Вам об этом лучше знать, мосье Невежин! — усмехнулась Марья Петровна.

Невежин опять покраснел и резко проговорил:

— Кажется, уж вы знаете ещё лучше, чем я.

— Не знаю, а догадываюсь.

— О чём?

— Что эта барышня, похожая на монашенку, вероятно, ваша пассия.

— Вы правы. Я глубоко и искренно уважаю эту девушку.