В Милуоки в стикбол не играют

Я заставил себя взглянуть на гроб вишневого дерева, в котором покоились те скудные останки отца, которые не поделили между собой хирурги и саркомы. По мне, так врачи и болезнь были двумя сторонами одной медали: две шайки неуклюжих воров, которые навсегда сговорились, чтобы сбежать с добычей. Помню, как мальчишкой я лежал без сна и молился, чтобы отец умер. Другие дети молились бы о чудесном исцелении, но уже тогда я возлагал на Всевышнего катастрофически мало надежд. Вместо того чтобы послать смерть ожесточенному болезнью бакалейщику, Бог пошел по пути наименьшего сопротивления и вместо этого убил мою веру. Если бы мой отец умер в дни моего детства, я, вероятно, сумел бы сохранить о нем воспоминание как о человеке, состоящем не из одних острых углов. В моих фантазиях он, возможно, даже был бы способен любить меня в ответ на мою любовь. А так я воспринимал его, как воспринимал помятые и уцененные банки консервов, которые он приносил с работы. Я воспринимал отца так, как он воспринимал себя сам – бракованным товаром.

На кладбище только шум и воздушные завихрения от пролетающих самолетов помешали раввину поставить еще один рекорд скорости. Мне стало интересно, не держит ли он в кармане секундомер. Когда мы все по очереди бросили на гроб по лопате земли, присутствующие разбились на группки. Разговор пошел о еде. У евреев две традиционные темы: страдания и еда. Тетя Линди и дядя Сол пошли навестить другие могилы. Их мир только что существенно сократился. Теперь они остались единственные из своего поколения.

– Ну и как тебе Лос-Анджелес? – спросил Макклу, стискивая мою ладонь.

– Я думаю, Лос-Анджелесу здорово повезло, что Бог прогневался на Содом и Гоморру.

– Жуть, да?

– Хуже.

Покончив с формальностями, мы обнялись. Наше объятие опечалило меня больше, чем я мог выразить. Мы с отцом никогда вот так непринужденно не обнимались. Ну а теперь уж этого и вовсе никогда не случится.

– Подбросишь меня до Саунд-Хилла? – спросил я.

– Только не за так, мой мальчик

– Кажется, у меня завалялся лишний четвертак, пивная ирландская рожа.

– Да, я тоже по тебе скучал, еврейский варвар.

Из лимузина вылез и направился к нам Джеффри. Мы обнялись по привычке. Неловкое объятие Джеффа весьма походило на отцовское.

– Нам надо поговорить, – сказал он, отступая назад.

– Буду ждать тебя у машины, – произнес Макклу, собираясь уйти.

– Останьтесь, – четко скомандовал Джеффри. – Это уже не ко мне, – на ходу откликнулся Джонни.

– Прошу вас, – продолжал настаивать Джеффри. – Я хочу, чтобы вы это слышали.

Сказать, что Макклу и мой старший брат были врагами, значило преувеличить, но ненамного. Копы, даже вышедшие, как Джонни, на пенсию, продолжали рефлекторно испытывать презрение к адвокатам типа Джеффри. А отношение Джеффри к разнообразным Макклу этого мира было в лучшем случае терпимым.

– Что такое, Джефф?

– Зака нет, – ответил он.

– Да, – отозвался я. – Это в порядке вещей.

– Ты все же такая сволочь, Дилан, – пихнул меня Джеффри. – Неужели мало того, что он похож на тебя? Зачем он подвергает своих родителей тем же испытаниям, через которые ты заставил пройти маму с папой?

Сейчас он демонстрировал гнев, о котором я вам говорил. Но когда я попытался устроить небольшую демонстрацию своего гнева, мой левый кулак перехватили пальцы-клещи. Джонни, возможно, здорово сдал в последнее время, но на его хватке это никак не сказалось.

– Что вы подразумеваете под словами «его нет»? – спросил Макклу, вставая между Джеффри и мною.

– Отпусти мою руку!

Он не отреагировал.

– Заткнись и дай своему брату высказаться.

Джеффри открыл было рот, но промолчал, заметив, что наша троица привлекла слишком много внимания. Отвлекся даже рабби Реактивный Язык. Макклу выпустил мою руку, и мы стояли, улыбаясь, как три дурака. Когда все поняли, что продолжения не будет, они отвели взгляды.

– Вы все еще держите тот бар? – спросил у Макклу Джеффри.

– Вроде да.

– Когда вы сегодня закрываетесь?

– На этот счет не волнуйтесь, – сказал Джонни. – Я прослежу, когда понадобится.

– Спасибо. – Джеффри резко повернулся кругом.

– Не забудь досье своего сыщика! – крикнул я вслед.

– Откуда ты знаешь… – начал он.

– Я знаю тебя, Джефф. Это все, что мне нужно знать. Ты никогда бы не обратился ко мне первому.

Он пошел прочь. Он был напуган. Теперь и мне стало страшно.

Три Ноги

Саунд-Хилл – это старая деревня китобоев, расположенная в конце Лонг-Айленда, милях в восьмидесяти от границы Нью-Йорка. Джордж Вашингтон никогда не останавливался здесь на ночлег, но выстроил нам обшитый досками маяк. На нем красуется бронзовая табличка и все прочее. У нас есть местные индейцы. Есть фермы по производству картофеля, фермы по производству дерна, виноградники и винодельни. Имеется несколько викторианских поместий, несколько лачуг поневоле, но ни одного большого ранчо. Этим мы здорово выделяемся на фоне остального Лонг-Айленда. Саунд-Хилл – Последний Бастион к Западу от Атлантики, Свободный от Больших Ранчо. Но больше всего мы гордились недостатком полей для игры в гольф. Вот какие мы.