В мир А Платонова - через его язык (Предположения, факты, истолкования, догадки)

тоска неясности - [?-от, из-за] неясности; дремота усталости - [от] усталости; время невыясненности ; скука старости и сомнения (выходила изо рта старика) - ; сердце молодости - ; бесприютность жизни - ; звук старушечьей езды - ; сила задумчивости - ; (рассказала с) задушевностью надежды ...

Или в "Техническом романе" (тоже почти по порядку по мере встречаемости в тексте): тишина природной безнадежности; почувствовал жар ярости; устранять слезы трогательности (из глаз); приходил в раздражение безверия; (сидели тихо, с умытыми) лицами покорности невежеству; (седце сбилось с) такта своей гордости; (сжав свое сердце в) терпении ненависти; (краснея от) стыда своего возраста; (произнес в) тревоге своей радости и т.д. и т.п.

Итак в результате, привычные нормы фразеологии разрушаются - точно так же, как у Хлебникова нарушаются нормы морфологической сочетаемости, - и значения начинают возбужденно "осциллировать", представая перед читателем неким "туманным облаком" вокруг своих центров (привычных для языка сочетаний, но с неопределенностью отсылок к ним из текста): то ли здесь генитив субъекта, то ли - объекта, то ли - причины, то ли - сравнения, то ли внешнего признака и т.п.

Такой утрированный, тавтологичный и "экспансионистски" расширенный платоновский генитив можно соотнести по смыслу с грамматическим значением конструкций genitivus identitatis или genitivus appositivus в литовском языке, где смысл 'декабрь-месяц' выражается в форме "месяц декабря", а 'город Вильнюс' - в форме "город Вильнюса" т.е., по сравнению с другими индоевропейскими языками, литовский в сфере приименного употребления "почти безгранично" использует родительный: тот не уступает именительному и винительному, в то время как относительное прилагательное почти не употребляется (Булыгина 1961: 165; Булыгина 1959: 253-254).

В работе (Якобсон 1956) противопоставлены две принципиальные способности человеческого разума - способность к ассоциации представлений по сходству (иными словами, к метафоре, или к "гомеопатической" магии) и способность к ассоциации по смежности (или, иными словами, к метонимии, т.е. к "заразительной" магии). В соответствии с этим и виды речевых расстройств подразделяются, во-первых, на нарушение отношений подобия (с невозможностью один и тот же предмет назвать одновременно разными именами - или, в ином варианте отклонения от "говорения прозой", это склонность к метафоре, оригинальничанию, поэзия), а во-вторых, нарушение отношений смежности ("телеграфный" стиль, постоянная склонность к метонимии и синекдохе, что характерно уже для прозы).

Если с этой стороны посмотреть на поэтический язык Платонова, то можно констатировать его склонность преимущественно ко второму типу переносных употреблений, т.е. к метонимиям (с эксплуатацией ассоциаций по смежности, или "заразительной" магии) - нежели к более обычным в поэзии "гомеопатическим" средствам воздействия (с игрой на ассоциациях по сходству). Так, обычной метафорой-заменой является, например, название современного автоматического фотоаппарата мыльницей - тут эксплуатируется внешнее подобие: [он так же прост в употреблении, как мыльницы]. Но сходство в предметах как таковое для Платонова, как будто, представляется слишком зыбким, условным и эфемерным (так как, по-видимому, зависит от данного человека, от его настроений и всегда непостоянных взглядов на мир). Зато смежность самих предметов в пространстве, как нечто безусловно более серьезное, значительное и объективное в мире (поскольку предполагает незыблемость материи, вечность ее "вещества" и повторяемость, "законосообразность" самой человеческой практики - вещь более надежная и стабильная, и потому безусловно более привлекающая автора.

Для иллюстрации разберем два типичные, вполне рядовые для Платонова случая выражений с родительным падежом. В первом - характерное оживление поисков (у читателя) побочного смысла в намеренно неправильном словосочетании, или "подвешивание" его смысла:

Тысячи верст исходили его ноги за эти годы, морщины усталости лежали на его лице... (Вз)

Связь опорного по смыслу слова усталость и - его эмблемы, символа или аллегории:

морщины [обычно выступающие как знак, символическое обозначение для] старости. Но "старость" как таковая не упомянута. Вместо нее - паронимически связанная с ней -ста--ость. Иначе говоря, читатель как бы принуждается сделать вывод, что

- хотя впрямую это не сказано.

Во втором примере из-за пропуска грамматически необходимых слов возникает неопределенность в интерпретации смысла сочетания и индуцируются по крайней мере два (противоречивых, как это чаще всего и бывает) варианта осмысления:

Старые рельсы... находились на прежнем месте, и Ольга с улыбкой встречи и знакомства погладила их рукой (НЮ). То есть:

1) с улыбкой [обычной при] встрече \\ или: [как от] встречи [своего доброго старого] знакомого \\ с улыбкой, встрече; или же:

2) с улыбкой знакомстве .