Борис посмотрел на стеклянный флакон с невесомой металлической жидкостью, лишь блеском схожей с ртутью. Странным образом эта жидкость, наполнявшая не больше трети флакона, находилась не на дне его, а в верхней части, под самой пробкой. Борис перевернул флакон, и жидкость перелилась ко дну, то есть опять была наверху. Борис выпустил склянку из рук, и она повисла в воздухе. Это было невероятно, но несомненно. Насколько Борис Аркадьевич Беляев разбирался в физических явлениях, никакой фокус не мог заставить наполненную склянку повиснуть в воздухе. Да и пустую – тоже.
Он положил письмо и флакон обратно в пакет, спрятал его в карман и направился в гостиную, где молодая супруга не слишком охотно занималась музицированием.
– Аня, я должен тебе сообщить одну очень важную вещь, – сказал Борис, решив, как можно дольше в разговоре придерживаться правдоподобия.
– Да, милый, – как всегда ласково откликнулась молодая супруга, охотно закрывая рояль. – Я тебя слушаю.
– Завтра я уезжаю в научную командировку…
– Вот как? Надолго ли?
– Пока не знаю точно… – произнес он, все еще балансируя на грани правды. – Зависит от условий наблюдений… Ты же знаешь, как мы, астрономы, зависимы от погодных капризов. Может быть, всего на несколько дней, а может, быть, и на целый месяц.
– Целый месяц без тебя – это было бы ужасно, – со вздохом проговорила Аня, разумеется, не веря в столь длительную разлуку. – А куда? На юг? На север?
– Если бы на юг, родная, я бы обязательно взял тебя с собой, – искренне ответил он. – Увы, я еду к Белому морю… К дяде Мише, наблюдать полярные сияния…
Рубикон, отделяющий полуправду от прямой лжи, был перейден.
– Хорошо, что к дяде Мише! – обрадовалась Аня. – Он будет о тебе заботиться. Передай ему, чтобы непременно навестил нас летом.
– Обязательно передам, родная моя, – сказал Борис, чувствуя себя последним подлецом.
В мир небесный
Далекие башенные часы пробили пятый час утра. Пора было собираться. Поезд от Финляндского вокзала отходил в восемь, и не меньше часа нужно было потратить на дорогу по заснеженным, плохо расчищенным из-за непогоды улицам. На сборы и прощание с женой оставалось всего каких-то два часа. Борис задул свечу и на цыпочках выбрался из спальни. Глаша должна была прийти не раньше девяти, но в буфете с вечера была оставлена холодная телятина, сыр, масло и французские булки. Сварить кофе приват-доцент умел и без помощи горничной. Он охотно занялся этим, радуясь простым, будничным движениям, стараясь не думать о том, что впереди. Едва в турке вскипел кофе, в кухню вошла сонная Аня. Приобняла, уткнувшись припухшим со сна носиком мужу в плечо. Борис поцеловал супругу в теплый висок, задохнувшись от пряной сладости ее волос. Сердце заныло от тоски и неясного предчувствия, но он взял себя в руки.
– Умывайся, ласточка моя, – пробормотал Борис. – А я пока накрою на стол.