В мире безмолвия

Не один вечер скоротали мы, слушая рассказы двух бывших водолазов – Жана Кацояниса из Кассиса и Мишеля Мавропойнтиса из Тулона. Вся жизнь их прошла в поисках затонувших судов, губок, кораллов и особых моллюсков – violet. Violet – необычное лакомство, распространенное только в Марселе. Эти моллюски селятся на каменистом грунте, извлекая питательные вещества из морской воды. В случае тревоги они захлопывают створки и словно прирастают к камню, так что ныряльщик должен действовать очень быстро, если хочет вернуться с добычей. Престарелые гурманы так и рыщут в гавани в поисках редкого и драгоценного лакомства, продаваемого горластыми уличными торговцами, и поедают его тут же на улице. Вскрыв створки violet, вы обнаруживаете весьма неаппетитную на вид мякоть ярко-желтого цвета с красными и фиолетовыми пятнышками. Содержимое ракушки отправляется при помощи большого пальца прямо в рот. Я как-то попробовал одну violet. Это все равно, что есть йод. Утверждают, будто violet излечивает туберкулез и увеличивает половую потенцию. Дюма съел как-то пятнадцать штук за раз и доложил наутро, что не заметил никакого эффекта.

Жан Кацоянис и Мишель Мавропойнтис поработали на своем веку во всех концах Средиземноморья: у берегов Ливии, Греции, Туниса, Алжира, Испании, Италии, Франции. Мы услышали захватывающие описания схваток с муренами(9) и рассказы о том, как можно заблудиться в густых подводных лесах. Ветераны водолазного дела не раз наблюдали сквозь стекла своих шлемов обычных ныряльщиков – собирателей губок – и разработали собственную теорию, слушая которую, мы едва удерживались от хохота. "Кожа ныряльщика, – поясняли они, – покрывается множеством мельчайших пузырьков. Эти-то пузырьки и защищают его от давления. Стоит ему задеть за что-нибудь, и пузырьки отрываются от кожи, а тогда – конец".

У обоих стариков руки и ноги были скрючены кессонной болезнью. Наше счастье, говорили они, что мы еще живы. В дни их молодости ежегодно половина ныряльщиков, работавших в богатых губкой прибрежных водах Туниса, выходила из строя или гибла от "глубинного удара".

Как-то мы встретили в корсиканских водах целую группу профессиональных ныряльщиков-греков. Они погружались в воду в старых заплатанных костюмах и помятых шлемах, за несколько секунд достигая глубины в сто семьдесят футов. Через десять-пятнадцать минут медленно поднимались обратно, однако совершенно пренебрегали правилами ступенчатой декомпрессии, которые предусматривают для этой глубины и длительности погружения девятиминутную остановку в десяти футах от поверхности, с тем чтобы выделился весь накопившийся азот. Освобожденные от громоздких костюмов, они оказывались щуплыми скрюченными людьми, изуродованными кессонной болезнью. Они собирали кораллы для ювелиров и зарабатывали совсем не плохо. Сбыв свой товар, ловцы кораллов ковыляли в бистро, где незамедлительно пропивали и проигрывали полученные деньги.

Эти полуинвалиды уверяли нас, что стоит им покинуть сушу и вернуться в мир повышенного давления, как они сразу обретают утраченную гибкость членов, словно омытые живой водой. Первый же "глубинный удар" превращает ныряльщиков в узников моря, и с каждым новым погружением эти узы становятся все прочнее. Испытываемое ими в воде облегчение объясняется очень просто: плотная среда служит опорой и устраняет скованность движений.

Море калечит организм греков-водолазов; но еще безжалостнее обходится оно с затонувшими судами. Под слоем краски полным ходом орудует ржавчина; сверху все обрастает водорослями и моллюсками. Издалека может показаться, что вам встретился подводный утес. Потом вы догадываетесь: это корабль, утративший свой гордый вид.

Первый обследованный нами – еще до "Дальтона" – затонувший корабль относился к числу тулонских "самоубийц". Это был мощный буксир, покоившийся на внешнем фарватере на глубине сорока пяти футов. Один генуэзец по имени Джианино подрядился поднять его груз по поручению итальянских военно-морских властей. Мы сопровождали Джианино в роли любителей-энтузиастов, мечтавших заснять его за работой.

За восемь месяцев такелаж и рангоут обросли пышными водорослями, и судно напоминало разукрашенный цветами плот на карнавале в Ницце. Черные раковины покрыли борта и вентиляционные трубы траурным орнаментом. Кругом во множестве плавали рыбы, преимущественно морские окуни; наше появление их ничуть не обеспокоило.