В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г.

— Но не будешь же ты утверждать, что Эдель был плохим пилотом?

— Не буду. Просто они были разные. Разные — и все тут. Будь у нее плечи, Наава наверняка пожала бы плечами…

…Они были разными пилотами. И разными людьми.

Мак сразу это понял, едва ступил на корабль. Эдель показался ему каким-то таким… чересчур героическим, что ли? У него и внешность была под стать биографии: небольшой рост, отличные плечи и соломенные усы.

А главное — синий татуированный орел с женщиной в когтях, декоративно распластавший крылья на обе половины мускулистой, поросшей рыжеватым волосом груди. Маку орел нравился, он не понимал, почему Эдель стыдливо прикрывается в умывалке полотенцем.

Расспрашивать старого пилота о прошлом не хотелось.

С Эделем связывали самую невероятную из историй, почти легенд, которые шепотом пересказывают друг другу стажеры на космодромах и которые, как правило, приписываются всем знаменитым людям… Будто однажды во время обслуживания ракета сошла с пускового стола. Всех, разумеется, в лепешку, лишь Эдель ухитрился вцепиться в какой-то бортовой лючок. А когда, за атмосферой, осмотрелся, то увидел, что пристегнут поясным ремнем к рулевой тяге, и как миленькую усадил ракету обратно. Начальству, по слухам, это так понравилось, что его пригласили в космонавты: в конце концов, править из пилотского кресла, безусловно, не сложнее, чем в вакууме, верхом на обшивке корабля.

То-то удивился бы Эдель, узнав, как за долгие годы преобразилась в курсантском фольклоре история его подвига!

Сначала Мак порадовался назначению на «Тополь»: дипломный полет лучше проводить с асом, — аспиранты по молодости куда больше придираются! Но с первого взгляда понял, что предстоит не лучший год жизни.

Особенно дурацким выдалось первое утро полета. Командир стремительно, как все, что он делал, ворвался в салон и остолбенел: Мак сидел в углу в позе кобры, выполняя капалахвати — не самую трудную из асан дыхательной гимнастики йогов. Указательный палец в центре лба, средний прикрывает левую ноздрю. Вдох — очень медленно, выдох — внезапно и быстро, с громким звуком.

— Та-ак! Новости спорта — по странам и континентам! А я-то думаю, куда мой студент запропастился. Ты эти мамочкины упражненьица брось. Зарядкой по утрам будешь со мной заниматься. Детский сад, понимаешь! Слышишь? Стажер Радченко! Я к тебе обращаюсь, не к стенке! Прекрати же сопеть наконец!

— Это совет?

— Это приказ.

— Непонятно. Земля давно перешла на асаны.

— Стажер Радченко! Как полагается отвечать на замечания старшего по званию?

— Есть, командир!

— Дисциплина прежде всего! Малейшее нарушение — ложусь на обратный курс. Тогда, считай, Космос для тебя закрыт… Полет по программе свободного поиска. Дважды в сутки — часовая невесомость. Остальное время — полтора «же». Журналы исследований — в рубке и каютах. Сопроводительные пояснения представлять ежемесячно. Вопросы есть?

— Есть, командир. Первый разнос уже можно считать зарядкой?

— Перестань острить, студент. Еще вопросы?

— Надеюсь, в вашей практике это первый и последний неразумный приказ?

— Что-о?!! Да ты… Трое суток без вахты!

— Есть, командир!

Эдель распушил усы и выскочил из салона. А Мак закончил серию трехминутной стойкой на голове и неторопливо отправился в каюту.

«Чего разошелся? Прав не прав, а только можно и другим тоном. Сорок лет старик в коробочке, ничего хорошего, кроме вакуума, не видел. В промежутках — санаторий, обожание медперсонала, мечта! Может, и жениться было некогда. А тут вдруг последний полет перед списанием, хочется покуражиться. Ну его совсем! А то и вправду оставит без диплома…»

Мак уселся у столика. Включил иллюминаторный экран. Пустота заворожила, бесследно смыла с души осадок от разговора. И сразу же в каюту ворвались звезды — все вместе, выпукло, ясно, сцепившись лучами, но все равно зябкие, сплюснутые пустотой…

Из дневника Эделя Синяева:

«Ну и студентик достался! Цветочное имя, растительный характер, один вид тоску нагоняет. Пилот, может, будет неплохой, а руками ничего не умеет. Сегодня смотрю — мнемотека распахнута, электронная память на полу, он ползает на коленях по рубке, расслаивает ячейки, прозванивает точечным тестером. А там миллион листочков тоньше папиросной бумаги. И на каждом — линии печатных плат.

— В чем дело? — спрашиваю.

— Где-то кольцевой сигнал замкнуло.

— Этого не может быть в нормальных условиях. Выходы проверил?

— А кто говорит, что в нормальных? Я в нее сотню шахматных программ вбухал.

— За каким чертом?

— Прикажешь целыми днями в пустые экраны пялиться?

— Как ты разговариваешь с командиром?

— Мы сейчас не на вахте. Да ладно. Отремонтирую до возвращения.

— А она что, врет в расчетах?

— Нет, но здесь блок прогнозов…

— А-а, ерунда. Ты им хоть раз пользовался? Готовь перемычку. Не понимаешь? Ну, кусок провода потолще. Концы зачисть…

— Ты хочешь закоротить весь логический узел?

— Подумаешь, у нее еще два резервных. Не дрейфь!

— Да, но они без блока прогнозов. Лучше дубльпост распотрошить. Там как раз все необходимое, я быстро перенастрою.

— Снять дублирование стажерского пульта? Ну, знаешь, придет же такое в голову!