Ее молчание угнетало меня. И без того после происшедшего днем мне было тошно и стыдно. Несмотря на всю мою неопытность в подобного; рода встречах, я подсознательно угадывал в ней что-то отличавшее ее от тех легкодоступных женщин, с которыми изредка имел дело. Это чувствовалось в манере держаться, в тоскливом взгляде, который она изредка бросала на меня, в брезгливом, старательно скрываемом отношении к своему положению не принадлежащего себе человека. Я шел медленно и тоже молчал, не зная, как рассеять тягостную отчужденность, возникшую между нами, досадовал на самого себя, проклинал весь мир, Конда, и временами… ее, Юрингу. По-видимому, для человека не до конца потерянного порядочность другого бывает так же неприятна, как неприятен всякий укор совести.
– Юринга!
Она медленно повернула голову и посмотрела на меня. В сумерках зрачки ее глаз расширились и от этого взгляд казался еще более печальным.
– Слушаю вас, мазор-са.
– Юринга, тебе… не холодно? - Я не придумал ничего более уместного.
– Нет, не холодно.
– Может быть, пойдем в плис-павильон, там сегодня…
– Мне все равно.
– Ты бы могла быть любезнее… - Меня начал раздражать ее тон. - Если я тебе неприятен, скажи…
– А что от этого изменится? Вы отправите меня с жалобой и возьмете себе другую, нас здесь много…
Она на мгновение замолчала, но тут же заговорила снова, уже совсем по другому:
– Простите меня, мазор-са, это так, настроение. Что вы хотели мне сказать?
– Юринга, - я постарался смягчить свой голос, - не называй меня мазор-са, у меня есть имя, меня зовут Антор, Антор, слышишь?
Она повернула ко мне голову:
– Да, я слышала где-то это имя.
– Еще бы, - мрачно ответил я, почувствовав себя снова уязвленным, - не далее как сегодня я сообщил его тебе.
– Нет, раньше, я слышала его где-то раньше. Наверное, встречала в вестнике.
По лицу ее пробежала тень.
– Да, в вестнике. Вы богатый человек, а пишут всегда о богатых. Бедных не замечают, а если и пишут, то только тогда, когда им неожиданно посчастливится разбогатеть.
Я ничего не ответил. Какое-то дурацкое самолюбие, ложная гордость или мелкое тщеславие, не знаю, как еще охарактеризовать это чувство, помешали мне сказать ей, что я вовсе не так богат, как другие бездельники, населяющие Хасада-пир. Щегольская одежда и роскошное убранство моего временного жилища надежно маскировали мою бедность, и, конечно, она не представляла себе, что я был такой же бедняк, как и она сама, с тем лишь отличием, что на меня неожиданно свалился заработок за много времени вперед, который я проматывал с бездумным расточительством.
Разговор наш по-прежнему не клеился. Мы молча шли вперед. Дорожка, которая вела нас, сузилась, и стебли растений доставали иногда до лица, приходилось отводить их рукой, чтобы проложить себе дорогу.
Я вспомнил Ласию, которую видел у Конда. С той, наверное, было бы проще. Подумав о ней, я стал сравнивать ее с Юрингой. Ласия была, пожалуй, красивее, определенно красивее, но что-то было в ее красоте такое, что привлекало лишь ненадолго. Ей не хватало мягкости и обаяния Юринги, чья красота не бросалась в глаза сразу, а разгадывалась постепенно, черточка за черточкой и поэтому всегда была свежей, новой и неизвестной.
– Что вы так смотрите на меня… Антор?
– Тебе, правда, не холодно?
– Чуть-чуть.
– Может быть, все же зайдем куда-нибудь?
– Как хотите.
– Я хочу, чтобы ты захотела чего-нибудь.
– Мои желания, увы, невыполнимы даже… - Она замолчала.
– Ты хочешь сказать, с моими деньгами? Не надо, лучше выскажи пожелания.
Она грустно улыбнулась. В сгустившихся сумерках смутно вырисовалась ее стройная фигура. Я нерешительно обнял ее за плечи и почувствовал, как она вздрогнула от моего прикосновения.
– Пойдем, Юринга, куда-нибудь, где много людей, тебе нужно отвлечься.
Она взглянула на меня:
– Вы странный, Антор.
– Чем же?
– Так.
Помолчала.
– Мне можно быть с вами откровенной?
– Да, конечно. Тебя что-нибудь угнетает?
– Да.
– Что именно?
– Вы!
– Я!?
Последовала неловкая пауза.
– Вы не сердитесь, - рука ее коснулась моей, - я не хотела вас обидеть, поймите меня правильно…
– Чего уж там, - пробормотал я, - но… разве я хуже других? Договаривай, если начала.
– Нет. Наоборот… лучше, поэтому и тяжело. С вами я снова чувствую себя человеком, а быть человеком в моем положении…
Дорожка закончилась тупиком, в котором стояла тесная скамейка.
– Не хочешь отдохнуть?
Она отрицательно покачала головой. Мы повернули и пошли обратно. Под ногами шуршали камешки.
– Почему ты решила, что я лучше?
Грустная улыбка скользнула по ее губам.
– Не решила. Это видно, Антор, и кроме того…
Придвинувшись ко мне, Юринга вдруг заговорила быстро-быстро:
– Расскажите! Расскажите все. Я не верю, что там нет жизни. Там должны быть люди, и они должны жить лучше нас. У нас все так нехорошо. Я часто смотрю на небо и в каждой звездочке вижу искорку счастья других людей. Они, должно быть, очень счастливые, смотрите, как искрится их счастье!