В мире фантастики и приключений. Выпуск 3. 1964 г.

– Восемьдесят шесть.

– Сандарада!!! Летим!!! - радостный вопль Нолта не смог заглушить стоны разочарований. В груди у меня похолодело, и руки опустились, перед глазами запрыгали неясные тени.

– Подождите! Проверьте, проверяйте все! - Голос Конда звучал надсадно и хрипло.

Он первый бросился к записям Кирта, за ним, почти сразу, еще трое.

– Восемьдесят семь!

– Проклятье! - простонал Нолт.

Я тупо посмотрел на Конда, еще ничего не соображая. Тот в радостном возбуждении так огрел меня по спине, что на мгновение перехватило дух, ноги у меня подогнулись и бешено застучало в голове. Сказалась разрядка после пережитого напряжения. Смысл происшедшего мало-помалу начал доходить до меня. Большая радость воспринимается так же трудно, как и большое горе, - ее не охватить сразу. Я сидел у стола, безуспешно пытаясь согнать с лица радостную улыбку, и смотрел на плывущие перед глазами фигуры моих товарищей, а в глубине сознания чужой, незнакомый голос все явственнее, все громче твердил: "Выиграл, ты выиграл! Летим!"

– Эй, хозяин! - прогремел Конд. - Подать сюда лучшего оло и чего-нибудь подкрепиться!

– А деньги?! - Я удивленно посмотрел на него.

– Деньги? Деньги будут! Неужели у нас всех не найдется на что отметить память погибших товарищей? Записывай, кто сколько даст, получим - рассчитаемся.

Хозяин бара засуетился. На сдвинутых столах скоро появилось приятно одурманивающее оло и скверная закуска в виде тонко нарезанных ломтиков калмаски, сдобренных острой приправой.

Дальнейшее я помню плохо. Я сразу выпил большой бокал, от которого голова пошла кругом, и теперь трудно разобраться, что было на самом деле и что мне тогда мерещилось. Помню только, что поздравления и пожелания, которыми нас награждали, перемешивались с воспоминаниями о Тэлме и Карее, особенно о Тэлме. Мы пели старинную песню пилотов. Она родилась еще в эпоху химических ракет и была любимой песней Тэлма.

Пой, пилот!

Окончен рейс!

В облака ушли светила,

Не нашла в пути могила,

Вновь ты на планете милой!

Пой, пилот!

Окончен рейс!

Я думал о нем - об этом весельчаке, баловне удачи, жизнерадостном Тэлме, которому так и не удалось окончить рейс. Передо мной маячил Ромс, он азартно жестикулировал, когда мы дружно в девятнадцать глоток подхватывали слова припева. Глаза его горели, а на лице лежала печать какой-то отрешенности. Таким он остался в моей памяти навсегда.

Через два дня я отправился в Государственное Объединение, чтобы выяснить обстановку. Дело это нам с Кондом казалось щекотливым и тонким, и после некоторых споров оно было поручено мне, как более искушенному в дипломатических вопросах. Но никакие ухищрения не понадобились. Когда я вошел в кабинет комплектования экипажей, чиновник, несколько дней тому назад равнодушно принявший у меня документы, поднялся навстречу как к старому знакомому.

– И вы тоже? - спросил он без всякого предисловия.

– Что тоже?

– Тоже за документами?

– Какими документами? - спросил я с притворным удивлением. - Разве моя кандидатура не подходит?

– Нет, дело не в этом. Я подумал… Вы, правда, ничего не знаете?

– Абсолютно! А что произошло?

Он посмотрел на меня с сомнением.

– Странные дела творятся на нашей планете, оч-чень странные. Никак не могу понять, почему почти все вдруг забрали свои документы и отказались от участия в конкурсе. Может быть, у Парона объявлен новый набор?

– Нет, я ничего не знаю.

Меня смутило случайно оброненное им слово "почти". Относилось ли оно, только к нам с Кондом или речь шла еще о ком-то другом?

– Непонятно, - продолжал чиновник, сидя на столе, - очень непонятно… Так вы не за документами?

– Нет, я же сказал.

– Я подумал, что вы, как и все… Просто эпидемия какая-то. Так что вас интересует?

Он задал этот вопрос так, словно конкурсы на то и учреждаются, чтобы подавать документы и сразу же требовать их обратно.

– Меня интересует, не откладывается ли заседание конкурсной комиссии и будет ли объявлен новый набор? Вы, наверное, слышали?

Уши чиновника зашевелились.

– Нет, решение будет объявлено послезавтра, как и было намечено. Можете не беспокоиться. Конкурировать-то будут трое, вы, Конд и еще Ромс. Удивительно… трое на всю планету… Постойте! Вы что-то знаете. Ну скажите мне, на вашу судьбу это никак не повлияет, мне просто любопытно…

Упоминание о Ромсе ослабило мое внимание, и маска неведения, которую я удерживал на лице, спала. Да, теперь я знал, знал все. В груди закипела такая ярость, что я даже не сумел сдержать ее. Отделавшись кое-как от чиновника, я вышел на улицу. Должно быть, я ругался вслух, потому что встречные прохожие удивленно таращили на меня глаза. Я сам не знал, куда иду, шел просто для того, чтобы немного успокоиться.