В мире фантастики и приключений. Выпуск 4. Эллинский секрет. 1966 г.

— Вдвоем работали, сэр? — одобрительно полувопросил тот, который угощал Эдгара ромом. — Хорошая, чистая работа! А теперь покажите нам своего помощника.

Эдгару совестно было остаться в памяти этих людей каким-то необычайно искусным фокусником. Он взял в руки влажные монеты, несколько минут назад лежавшие в стакане, оглядел их с обеих сторон, кинул в стакан одну монету, и она упала на дно точно и ловко, не задев стенок. «Черт знает что такое! — подивился на себя Эдгар. — Ничего не понимаю» — и кинул вторую монету: она, как и первая, упала точно на дно стакана, не задев ни края, ни стенок. Один из матросов отставил стакан метра на два в сторону и предложил Эдгару еще раз кинуть монету.

— У меня ничего не выйдет, друг мой, — извиняющимся тоном произнес Эдгар, но все же кинул монету, и она последовала примеру первых двух, звонко ударившись о стенки.

— Видите: уже хуже! — обрадованно воскликнул Эдгар и кинул еще раз, и не попал: монета перелетела над стаканом и упала на край стола.

— Притворяетесь, нарочно, — шутливо погрозил пальцем старый матрос. — Черта настоящего артиста, сэр, понимаю! Бросьте-ка еще раз вот эту, — он подал какую-то очень старую, зеленую от времени монету.

Эдгар закрыл глаза, бросая, чтобы наверное не попасть в стакан, но монета упала легко и точно, словно не кидали ее, а положили поверх тех, которые в стакане уже лежали.

— Черт знает что! — громко произнес Эдгар. — Клянусь вам, я не фокусник, не чародей, не заклинатель змей и не шарлатан! Впервые в жизни происходит со мною эта чудодейственная чепуха, клянусь!

Никто не стал спорить с ним. Матросы попросили показать еще несколько фокусов, спросили, не умеет ли он глотать шпагу и есть зажженную паклю, — пароходный кок великолепно ест огонь и глотает шпагу.

— И я умею, — соврал Эдгар. — Все умею, но сейчас я страшно устал. Кроме того, как вам известно, я еду в чужие края, и мне необходимо сосредоточиться. Прошу вас ни о чем меня не спрашивать. Дайте мне глоток рому… — Сделал один глоток, не больше, и поднялся на палубу.

Ветер, подобно ручной птице, летел вровень со стоящим у поручней человеком, ветер касался его щек своей шершавой рукой и запускал пальцы в седеющие и редеющие волосы, мягкие на ощупь и чуть влажные от тысячи водяных мельчайших брызг. Эдгар помянул черта и сплюнул.

— Чего это я плыву в такое место, где ничто и никто не ждет меня, где никто и ничто не влечет к себе… Загадка… странность, но — посмотрим, посмотрим, может быть, и будет что-нибудь интересное…

Вспомнил о загаданном выигрыше своем.

— Это так же странно, как и рассказы мистера По, — рассмеялся он и зашагал пританцовывая. В кают-компании ему дали вина, сигар, он изрядно выпил, почти залпом, в пять страшнейших затяжек втянул в себя манилу и почувствовал неприятное, тошнотное головокружение.

— Пойду прилягу, — сообщил он капитану и всему старшему составу судна. — Мне что-то…

Он заснул сразу же, как только коснулся телом матраца и головой подушки. Он захрапел и во сне видел волков — обыкновенных диких зверей, которых кто-то высокий, темный и колючий называл морскими. Эдгар стал спорить, кричать; помощник капитана тряхнул его за плечо и громко позвал по имени. Храп и бред прекратились. Помощник сказал:

— Слава богу, он только пьян, а мы думали…

«Роберт Фултон» еще три дня и три ночи колесил по морям и заливам, и наконец вахтенный сказал Эдгару:

— Завтра рано-рано, часа в три, пристанем, куда вам надо, сэр. — И добавил: — Ждут вас, надо думать, не дождутся в Санкт-Петербурге! Как похудели-то, господи!.. Ну, ничего, там откормитесь. Петербург провиантом весьма снабженный город. Бывал я дважды…

— А люди как? — спросил Эдгар, стараясь поймать в глазах моряка фалыпивинку или ложь. — Люди какие? Скучные? Мрачные? Злые? Добрые?

— Люди разные, — ответил вахтенный. — Как и везде. Выпить умеют, это они здорово делают, сэр. В карты играют лучше всех других. В драке идут до самой смерти, — народ необыкновенный, прямо скажу, сэр. Вам понравится, сами увидите.

Над Финским заливом стоял туман, косой стеной падал дождь, по-собачьи выл ветер, — звуки и явления, хорошо знакомые каждому, здесь, в нескольких километрах от Санкт-Петербурга, показались Эдгару какими-то особенными, другими, — здесь все казалось более интересным, как и подобает человеческому глазу видеть в чужих краях не то, что там есть, а что глазу приказывают голоса, сердце, воображение — в особенности то воображение, которое долгое время преизбыточно насыщали приязнью и любовью к чужим краям, воспитывали его в картинных галереях, в сборниках прозы и стихов. Эдгару всегда приказывало сердце, а потому Санкт-Петербург понравился ему еще издали, сквозь туман…

По заведенному издавна обычаю на борту судна отслужили молебствие, помянув в молитвах погибшего в пути француза. В полном мраке вошли в Неву.

Желтые пятнышки огней помигивали справа и слева. Эдгар на полминуты вдруг чего-то испугался. Он спросил себя: «Чего я боюсь? Что это вдруг со мною?».