В мире фантастики и приключений. Выпуск 4. Эллинский секрет. 1966 г.

Я толкнул локтем хмурого Андре:

— Надо бы выбрать президиум, как любили предки, — по одному представителю от созвездия, как по-твоему?

Андре в последние дни, недосыпая и недоедая, возился с ангелами, но нового не узнал. И у трусливых альтаирцев не удалось ничего выспросить, хотя они, несомненно, скрывали важные сведения о небесных путешественниках.

Он буркнул:

— Обратись к Ромеро. Я не специалист по президиумам.

К Ромеро я не обратился, Ромеро поставил трость между ног и скрестил на набалдашнике руки. Он со скучающим презрением оглядывал зал.

Я продолжал выпытывать у Андре:

— Ты после ангелов ходил к жителям Альдебарана и Капеллы, — как там?

— Так же. Никак.

— Ни единого намека?

— Я же сказал — никак! Или поставить дешифратор, чтоб ты мог понимать друзей?

— Ни мысли, ни сновидения?..

— В сотый раз отвечаю — ничего! Альдебаранцы стараются мыслить поменьше, а сны у них лишены образов — какие-то цветные полосы. Возможно, им снится, что тяжесть усилилась настолько, что не хватает дыхания.

— У них сон тяжелый в подлинном смысле… Без увеличения тяжести они не засыпают.

— Спасибо за разъяснение. Ты забыл, что я тоже слышал лекцию Спыхальского об образе жизни на Альдебаране и Капелле?

Пока мы беседовали с Андре, Спыхальский предложил Вере доложить о цели первого межзвездного совещания. Вера в своей речи объявила начало новой космической эры — периода внутригалактического сотрудничества.

Андре показалось, что Вера старается расписать межзвездное сотрудничество слишком уж розовыми красками.

— Вселенское благотворительное общество, — сказал он, зевнув. — Братство падающих с неба синтетических галушек. Великое объединение звездожителей Губ-не-Дур.

Насмешка Андре задела меня. Я с упреком спросил, не он ли недавно сочинил симфонию о гармонии звездных миров.

— Я, — отозвался Андре равнодушно. — И сейчас я за космическое товарищество. Но пусть и звездные братцы закатывают рукава.

Ромеро, казалось, слушал одну Веру. За час он не повернул головы, не кашлянул — все те же скрещенные на трости руки, надменная скука на лице. Но он уловил, о чем мы тихо препираемся с Андре. Он повернулся к нам:

— Вот первая ваша мысль, дорогой Андре, которая кажется мне основательной. После вчерашней теории я опасался, что на вас надо ставить крест, как на мыслителе.

Я поинтересовался, какую теорию Андре он имеет в виду. Не ту ли забавную гипотезу, что неразгаданные враги галактов — невидимки?

— Следующую за этой. Наш друг Андре — генератор новых идей непрерывного действия. Лишь вчера он доказывал, что человек — нечто вроде искусственного сооружения, придуманного в незапамятные времена галактами, которые, создав нас, бросили на Земле свое творение за полной к чему-либо непригодностью.

Ничего похожего на это я не слыхал от Андре.

— Пустяки, — сказал Андре. — Гипотеза как гипотеза — анализ одного из теоретически возможных предположений… У Лусина в институте выводят пегасов и драконов воздействием на генетические нуклеиновые кислоты лошадей и ящериц, почему же не вывести человека нуклеиновой обработкой обезьян? Задача нетрудная для современного уровня знаний, просто ею никто не занимался. И вот я предположил, что некогда на Земле высадились галакты и, немного поэкспериментировав с генетическими кодами обезьян, создали породу подобных себе людей. Согласись, допущение это отлично объясняет многие загадки.

— Допущение или фантазия? — переспросил Ромеро. — Раз уж вы начали, доведите свой рассказ до конца, Андре. Я имею в виду оценку, которую дала МУМ вашей любопытной теории.

— МУМ мою гипотезу отвергла, — с неохотой сказал Андре. — Она объявила ее ненаучной.

— Она назвала ее чепухой, любезный Андре. Она выбрала именно это слово — чепуха — для точной квалификации вашего очередного научного творения. И что до меня, то я считаю, что выданное ею словечко «чепуха» много содержательнее всех ваших ученых слов о галактах и людях, нуклеиновых кислотах и генетических кодах.

Он сказал это с такой желчью, что меня передернуло.

Андре угрюмо молчал. Теперь я понимал, отчего он в плохом настроении.

После речи Веры устроили перерыв, чтоб гости поразмыслили, а в перерыв для желающих была исполнена симфония Андре.

Он рассказал о своем творении, потом зазвучала механизированная музыка.

Я слушал концерт с Фиолой в их секторе. Музыка привела ее в недоумение. Звуки грубы, а цветовые эффекты примитивны, сказала она. Неужели людей восхищает такое пустое искусство? Я заверял ее, что нормальные люди подобным искусством не восхищаются, а если попадаются штукари вроде Андре, то их высмеивают, — кажется, ее удовлетворило мое объяснение.

Я постарался также выяснить мнение других звездожителей.

— Значит, так, — сказал я потом Андре. — Альтаирцы полагают, что симфония мягковата, нужно он подбавить рентгеновых лучей, альдебаранцам она легковесна, ангелам кажется холодной и разреженной, вегажителям — грубозвучной и однокрасочной… Что еще? У людей узкий спектр условий существования, для них она по-прежнему убийственна. Кто выиграл?