В мире коммунистов и животных

Победа союзников освободила кота, но опять не принесла покоя в его жизнь. То он оказывался с испанскими партизанами, пытающимися свергнуть Франко, то в мятежном Алжире получал пулю от французского парашютиста. Кот должен был попасть и в Боливию, в группу Гевары, к которому он собирался вместе с Режи Дебре, но совершенно нелепым образом попал в западню, которую ему устроили ортодоксально настроенные парижские коты-клошары, и в решающие дни охоты ЦРУ и боливийской солдатни на партизан Че он провалялся в каком-то подвале на грани между жизнью и смертью. Но, на его счастье, меньше чем через год полыхнуло в Париже и уж тут кот, конечно, в стороне остаться не мог.

Писатель, слушая этот рассказ, временами сдерживал себя, чтобы не сказать какую-нибудь резкость, но удержался. Спросил только в конце:

— Постой, так Анубис, Гор, Озирис и прочие — это что, они в самом деле были?

— Сложно это, — туманно сказал кот. — Не забивай голову. Все равно тебе, как человеку советскому, не понять.

Писатель не стал снова поправлять кота, а только печально заметил:

— Надо было сбежать из СССР, чтобы попасть в разгар левацкой революции, да еще встретить перманентного кота самого Льва Бронштейна. Ирония судьбы просто.

— Да какая там революция, — сказал кот. — Пошумят и разойдутся. Де Голль сделает минимальную зарплату в 1000 франков, проведут университетскую реформу — и все погаснет само собой. Ну, может какие-то особо упертые постреляют еще некоторое время, да и то явно не здесь, а где-нибудь в Германии или Италии. Нет, писатель, так революции не делают. Без захвата банков, радио и телевидения, заводов, создания вооруженных отрядов — это все не революция. Социалисты местные продадутся, ну а коммунисты — те просто из неандертальского периода, и перспектив у них нет. И не только тут. А Че убили.

— А чего же ты тогда там участвуешь? — ехидно спросил писатель.

— Есть такое слово — надо.

Кот оказался прав — понемногу волнения утихли, на парламентских выборах молчаливое большинство, испуганное призраком коммунизма, проголосовало за голлистов.

Кот то пропадал, то появлялся, наконец, как-то зашел проститься насовсем. Он познакомился с какими-то коммунистами из Камбоджи и собрался уезжать с ними в Индокитай.

— Там сейчас центр революционной борьбы, — объявил он важно писателю. — А у камбоджийцев этих — они себя красными кхмерами называют — есть очень интересные идеи. Хотя и странные немного. Так что надо посмотреть своими глазами.

Писателю, жизнь которого вернулась в нормальную колею, стало даже грустно расставаться с этим вечным революционером-неудачником.

Сам он прожил еще долгую жизнь, впал в православие, увидел падение Берлинской стены и крах СССР, правда, пришедшие к власти новые люди никакого энтузиазма у него не вызвали. Хотя указом Ельцина ему было возвращено гражданство, в Россию он так никогда и не вернулся. В октябре 1993 года, когда он смотрел, не отрываясь от экрана телевизора репортажи из Москвы, где схлестнулись две ветви власти, ему показалось, что у ног Виктора Анпилова мелькнула знакомая по далекому 1968-му году рыжая морда, но, вполне быть может, это просто был какой-то другой кот. Мало ли котов на свете с рыжими наглыми мордами?

Эпизод восьмой: Перекресток миров

Так-то вообще по вечерам с нашим псом Агафоном гуляет мой сын, потому что я гуляю утром, что более трудновыполнимо, но иногда я и вечером вывожу его, если у сына что-то полезное в жизни происходит, вроде участия в пикете против какого-нибудь вредного для Города строительства, или ещё чего-то, более гнусного, или, наоборот, в поддержку чего-нибудь хорошего, левого. А иногда у того и просто сессия на носу.

Вот и сегодня я посмотрел на ошалевшие от бессонницы глаза сына, который сидел за столом, обложенный учебниками, буркнул ему что-то на нашем внутрисемейном языке, и пошел звать Агафона. Тот оторвался от книжки М.И. Калинина «Избранные произведения», Москва, «Политиздат», 1975 год, которую он нашел на соседней помойке (старики умирают, дети выкидывают ненужные им книги, а мой пес тащит их домой), и сейчас с огромным интересом читал, перелистывая страницы мокрым носом, и даже умудряясь как-то делать пометки специальным карандашом на полях, очень обрадовался, и побежал в прихожую за своей любимой кидальной палкой.

В парке он сделал свои мелкие и крупные собачьи дела — когда я убирал за ним его какашки в пакетик, который потом выбросил в урну, он, как это у него обычно заведено, страшно конфузился и делал вид, что не замечает моих хлопот, хотя лично я в этом ничего зазорного не вижу. Увы, я принадлежу к меньшинству собаковладельцев — как правило, весной, после таяния снега и до появления травы, обочины улиц представляют собой неприглядное зрелище.

Время от времени, если я не кидал палку, он рассказывал мне о текущей мировой обстановке, за которой следил по какой-то своей диковинной информационной сети, механизмов работы которой я, наверное, так уже никогда и не пойму. Но, если кратко и в целом, то мировая обстановка продолжала обостряться.