В мире животного

В итоге, оставленные наедине с автоматикой скоты и куры передохли от какой-то непонятной тоски, хотя для них даже телевидение имелось, каждой породе своя программа. «Ждем у экранов только баранов». Трубы и стоки забились, почвы и воды отравились всякой дрянью, киберсистемы растерялись и разладились. Понаехали потом активисты из города, сказали: надобно самого человека менять, чтоб жить-не тужить ему в симбиозе с кибероболочками, как горожане живут. А для начала — отворить ему жилы и закачать в них новую кровь марки «голубой кисель». Если ты ленишься или что-то подзабыл, кибероболочка через «кисель» тебе поможет своими сигналами нужные движенья совершить. Мужики это поняли как «не умеешь — заставим», никто не явился к приехавшему для замены кровей спецвагону — хотя и пообещали всем согласившимся большую премию. А ночью особый вагон даже подпалили и разграбили.

Конечно, несколько грабителей-поджигателей было отправлено на нары. Но поскольку случаев сопротивления в округе накопилось много — бестолковые сбились в банды и палили из обрезов в специалистов кровяного дела, — то эту петрушку стали потихоньку сворачивать. Особенно после того, как кто-то взорвал под Питером завод по производству «голубого киселя». Так что отвязались активисты, сказав на прощанье: пропадайте, мужики, себе на здоровье.

А в городах, по сообщению Финогенова, давно проросла новая порода людей, которые сами ничего не соображают. Подключены такие болваны к оболочкам, сидят рядком, да и производят ладком всю промышленную продукцию. Тот же, кто полностью не подключен, на работу не ходит, чтоб не навредить; не пьет, не курит, но сидит в шлеме-галлюцинаторе и балдеет.

Но сейчас беспокоили Финогенова новые напасти. На озере, поблизости, ученые завелись на плавучих островах. Раньше вместо них на воде болтались баржи, переделанные в бардаки. Имелись там раздевальная изба со всяческим стриптизерством, массаж интимных мест, казино «палей в рояль» и разное веселье. Было, где самогон сбыть и где обобрать какого-нибудь любителя сальных радостей — если он в деревню ненароком забредет. Тогда даже водились купюры в карманах у омменовских мужиков. Но бабы-дуры накатали телегу прокурору, за что были потом неоднократно биты мужьями. Пришел закон и частников не стало, хотя цветастые гондоны до сих пор на ветках развеваются. А с тех пор как приехали научные начальники, ничего хорошего уже не случалось. Мужикам на озеро путь-дорожка закрылась, кругом забор, ни рыбки половить, ни искупнуться. Никакого обмена не стало. Попробуй, предложи «доцентам» что-нибудь купить или продать, шуганут от стены электрическим разрядом так, что будешь лететь, как зеленый горошек. Между прочим, непонятно Финогенову, чем они там кормятся, из чего острова лепят плавучие — по «железке» к ученым ничего не прибывает, лишь изредка навещает их геликоптер.

Финогенов от своего рассказа раздухарился до невозможного покраснения и заключил торжественно:

— Я тожно свою бабу поколачивал за создание такого нездорового морально-политического климата. Вот она и ушла к ученым за забор. Многие туда улепетнули из деревни. Говорят, там вообще работать не надо, жизнь сытая, только в экспериментах участвуешь — проверяют на тебе плавучесть острова… А я сейчас как пойду да и поссу им под забором за все такое.

И вот передовик по пьянству поднимается из-за стола и с решительностью, достойной лучшего применения, и движется, надо полагать, к озеру, где засели его обидчики. Надо бы к нему пристроиться, чтобы понаблюдать за реакцией зазаборных ученых. Кому идти следом? Искрозадый Кактус наш совсем разладился, Фикса же не очень жалует Финогенова. Узнала, что тот бабенку свою метелил, и даже отвернулась — видно боялась вмазать сгоряча — но аура ее жужжала от праведного гнева.

Раз так, я, соблюдая дистанцию, эскортирую — надеюсь, почетно — нового друга. Деревня на пригорке, за ней на склоне густой ельник — кажется, верным словом эти заросли назвал, — и вот растительность резко редеет. Финогенов впереди меня шагов на десять, бежит, матерится, любо-дорого послушать, ярость жаркой пульсацией сотрясает его ауру. А потом я этот забор почувствовал, вернее то, как он ультразвуками прощупывает местность — довольно плотный гул. Я, конечно, сразу шумопоедатель включил, чтоб не выделяться из пейзажа.

Вскоре после этого меня что-то хлестнуло по глазам, причем не ветка. Дикость какая-то! Ночь лунная, у меня зенки светочувствительные, поэтому не мог я пропустить такой подлый удар. Но пропустил. В глаза будто бенгальские огни залетели, и по мозгам мутные пятна проплыли. Когда боль унялась и в котелке прояснилось, я понял: пропал Финогенов за те секунды, пока я кручинился. А все другое осталось: четкие, будто нарисованные на фаянсе, ели, забор неподалеку, земля, закиданная прелой хвоей.