В моих глазах – твоя погибель!

– А ты встречала других людей… ну, с какими-то способностями? – осторожно спросила Тамара, которая никогда не забывала о тех странностях Саши и Жени, на которые она нагляделась в Горьком. К счастью, ничего подобного с тех пор не проявлялось, во всяком случае, Тамара такого не замечала. Вернее, предпочитала не замечать, что рядом с Сашей у нее всегда переставали болеть ноги (как застудила колени еще в сорок первом, в Старой Пунери, так до сих пор маялась перед дождями или снегопадами) и вообще проходила любая боль, да и Морозов с его грудной жабой умирал без мучений, потому что Саша ухаживал за ним… А Женька всегда каким-то неведомым образом находила тех, кто иногда шарил по карманам в школьной раздевалке или хитничал в чужих огородах и курятниках… Правда, историю, которую наплела Женька, когда соседкин сын влез к ним в дом, чтобы ограбить, Тамара вообще не приняла всерьез. Ничего она не могла знать и предугадать, все это Женька выдумала, чтобы лишний раз повыставляться!

…Нюзюанминьг пожала плечами:

– Всяких я людей видела. Иные даже не подозревают о том, чем владеют. Дар их спит до поры до времени, но потом просыпается.

– Просыпается? – упавшим голосом переспросила Тамара. – А это обязательно? Он может никогда не проснуться? Спать до конца жизни?

Ответить гадалка не успела – из-за ширмы вышла Тонь Лао, держа в руках красивую бутыль темного стекла с притертой пробкой.

– Вот, – сказала Нюзюанминьг, кивнув на бутыль. – Вылей это в горячее питье. Пусть выпьют вместе.

Тамара дрожащими руками взяла бутыль и спросила:

– И что будет?..

– То, чего ты хотела, – ответила гадалка и кивнула Тонь Лао: – Давай-ка еще раз спросим Чжоу И. На дорожку! Узнаем, чем всё это кончится.

Тонь Лао схватила лежавший на краю стола лихуабань и легонько перебрала дощечки. Клочок вощеной бумаги взлетел над столом и опустился рядом с Тамарой.

– Возьми и покажи мне, – велела Нюзюанминьг.

Тамара, одной рукой прижимая к себе бутылку, другой перевернула листок, исчерканный непонятными палочками, и уставилась на них. Они располагались в столбик, одна над другой. Сначала шла прерывистая палочка, затем ровная, затем опять прерывистая, ровная, и ниже две прерывистых одна под другой.

– Это символ Цзянь, Препятствие, – раздался голос гадалки. – Он гласит, что, чем больше сил ты прилагаешь к достижению цели, тем меньшего сможешь добиться. Теперь прощай. Иди домой, только не забудь отдать Тонь Лао деньги.

Горький, 1946 год

Весной 1946 года Дмитрия Егорова вызвал начальник лесоучастка, а потом его повезли в Сухобезводное, в управление ИТЛ. Там ждал человек с погонами капитана НКВД. Ничего не объясняя, велел Егорову сесть в машину. На вопросы он не отвечал, только однажды сказал, что всё разъяснится в Горьком.

Там, в номере ведомственной гостиницы, Егорова ждал человек, увидев которого он не поверил своим глазам. Это был его троюродный брат – Павел Михайлович Зернов. Виделись они в последний раз много лет назад: когда умерла мать Зернова, двоюродная тетка Егорова. И она, и мать Дмитрия Александровича происходили из бедных крестьянских семей, жили тяжело, да еще и судьба разбросала потом, вот так и вышло, что их сыновья редко встречались, однако Егоров был наслышан об успехах троюродного брата.

Им обоим помогла подняться Советская власть. Егоров служил в армии, потом окончил школу НКВД, для того чтобы остаться на службе в органах госбезопасности. А Зернов ушел в науку. Он окончил высшее техническое училище имени Баумана, и его научная работа в области дизелестроения еще в студенческие годы была удостоена премии и диплома Академии наук СССР. На Зернова обратили внимание в правительстве, и далее карьера его развивалась стремительно. Он стал заместителем народного комиссара среднего машиностроения СССР, с июня 1940 по декабрь 1942 года работал председателем Всесоюзного Комитета стандартов, был заместителем наркома танковой промышленности…

Егорову никогда не требовалась поддержка влиятельного родственника: он и сам вполне успешно продвигался по службе. Да и не обратился бы он к Павлу даже в случае надобности – в голову такое прийти не могло: гордость не позволила бы. Наоборот, Егоров старался держаться от троюродного брата подальше, чтобы даже перед самим собой не стыдиться потом возможной протекции. Не подумал он просить Зернова о помощи и во время заключения. Более того! Егоров очень боялся, как бы кто-то не наткнулся на факт их родства, потому что это могло серьезно повредить Павлу. И не такие высокие чины слетали из-за опального братца, пусть даже троюродного! И вдруг увидеть его в Горьком…