Вытащив пистолет, я прошел в тамбур землянки, приоткрыл дверь и прислушался. Из глубины помещения действительно доносились странные звуки: тонкое взвизгивание, стоны и храп. Они мне показались знакомыми. Не желая второй раз оказаться в глупом положении, я приказал шоферу:
— Посвети своим фонариком!
При свете нагрудного электрического фонарика, держа оружие наготове, мы прошли в довольно обширное помещение. Стены здесь были обшиты полированной фанерой и увешаны картинами в золоченых рамах. Посреди стояла печурка, облицованная старинными изразцами. По углам виднелись столики красного дерева, кожаные кресла, диваны. У задней стенки — пианино…
Это, видимо, была офицерская кают-компания, оборудованная вытащенной из дворцов мебелью.
На топчане, покрытом толстым ковром, положив под голову ранец, лежал богатырского вида парень и во всю мощь своих легких нахрапывал. Он был в валенках, ватных штанах и довольно засаленном полушубке.
Я заглянул в лицо, утонувшее в густом мехе поднятого воротника, и узнал мичмана Мохначева.
В землянке было прохладно. Боясь, что разоспавшийся мичман обморозит руки, мы растолкали его.
Мохначев первым долгом схватился за пистолет, спрятанный за пазухой, но, разглядев меня, смущенно извинился:
— Прошу прощения, товарищ капитан, думал — фрицы ожили.
— Чего же ты тут залег? — спросил я его. — Другого места не нашел?
— А в другом месте мне бы не дали отоспаться… Сколько суток глаз не смыкал! Был корректировщиком. Мне ведь эти места знакомы.
Он угостил нас трофейными сигаретами и не без гордости сказал:
— Я последним уходил из Петергофа и первым вошел в него! Прошу это отметить, товарищ писатель.
На этом мои блокадные дневники обрывались.
Мне захотелось узнать: что же написали противники о последних днях блокады? Но ничего интересного я не нашел. Пришлось обратиться к двухтомнику Юрга Майстера.
Этот историк, щеголяющий своей объективностью, сделав вывод, что «русские способны проводить десантные операции в масштабах нескольких дивизий, имея самые примитивные средства», все же в конце не удержался и воскликнул:
«Жаль, что немецкое командование никогда не располагало ни временем, ни средствами, чтобы ликвидировать «котел» в районе Ораниенбаума. Русские отстаивали его с большим упорством и весьма успешно. Большую помощь оказывала. им береговая артиллерия Кронштадта и еще действовавшие башни «Марата». В этом окружении находилось не менее десяти дивизий».
«Атакам ленинградских войск предшествовал сильный огонь корабельной артиллерии. Стремительное и успешное наступление превосходящих сил русских увенчалось быстрым и полным успехом. Блокада Ленинграда была прорвана.
17 января русские войска вырвались из окружения в районе Ораниенбаума и соединились с войсками Ленинградского фронта».
Все поставлено с ног на голову! Для чего же это делается?
Я внимательно прочел авторское вступление к двухтомнику. Чтобы вызвать доверие у читателей, Юрг Майстер написал:
«Два обстоятельства побудили автора — швейцарца по национальности взяться за создание книги о действиях моряков на восточно-европейских театрах войны: это, во-первых, обострение отношений между союзными державами англо-американского блока и Советским Союзом… Второе обстоятельство — колоссальное перевооружение Советского флота, мощь которого сейчас уступает лишь мощи США. Отсюда возникает необходимость дать в конце концов кругам, заинтересованным в правильной оценке ударной силы Советского флота, книгу, которая исчерпывающе и возможно объективней освещает важнейшие события восточно-европейской войны 1941–1945 гг.».
О каких заинтересованных кругах Юрг Майстер печется? И для чего предупреждает, что стремился к полной объективности, которой — де нельзя требовать от непосредственных участников событий?