В море погасли огни (блокадные дневники)

Снимаю я с него шлем, а он бледный, губы трясутся и вроде заикаться стал. "Шо с тобой?" - спрашиваю, "С - со страху, - говорят. - Отдраиваю отс-сек, а оттуда покойник за покойником выплывают. Белые, разбухшие... Ко мне в иллюминатор заглядывают. Чуть фонарик из рук не выронил. Но с стерпел - не обращаю на них внимания. В каюты капитана и штурмана пролез, Какие были карты, снял и пенал взял. Возвращаюсь обратно, а у трапа утопленники скопились. На волю хотят всплыть, вверх тянутся. В - видно, течение получилось. Раз-здвинул я их и скорей на трап. Но не тут - то было! Чую, держат: за шланги цепляются, на плечи давят. От этого в глазах искры... и ноги ослабли. В - видно, с перепугу забыл воздух стравить: костюм раздуло. Ну, ни туда ни сюда! П-пропал, думаю, и вот здесь завопил во все легкие..."

- О как бывает! Самые железные могут дурным голосом закричать. Фантазия доводит, - заключил свой рассказ Иван Васильевич.

Вскоре нас прервали. Вошел мой сын, и женщины внесли две большие сковороды: в одной дымилась поджаренная со шкварками картошка, густо посыпанная укропом, в другой золотились караси и лини утреннего улова.

Закусывали мы не по - фронтовому, без "ста граммов". Иван Васильевич не притронулся к водке по болезни, мой сын - потому, что не положено пить, когда управляешь машиной, а мне выделяться из компании не хотелось. Так бутылка "столичной" осталась не раскупоренной. Но мы и без водки сумели очистить обе сковороды и выпить жбан молока.

На прощание я поинтересовался:

- А не скучна жизнь в тихом месте? Вы ведь привыкли на людях быть.

- Я и сейчас на людях, - возразил Прохватилов. - Выбирают в партбюро, в сельсовет. Пропагандой занимаюсь. То комсомольцы, то ленинградские пионеры позовут. Надевай все ордена - и красуйся в президиуме. В прежние времена говорили: "Старость - это когда дни тянутся, а годы бегут". А у меня и дни бегут. Удержу нет! Оглянуться не успел - седьмой десяток пошел.

Иван Васильевич нарвал нам большой букет тюль - панов и, провожая к машине, спросил:

- А вы просто так, без всякого дела, не можете ко мне приехать? Ну хотя бы рыбку половить или просто одному на бережку посидеть? Ведь вашему брату иногда отвлечься, сосредоточиться надо.

- Верно, - согласился я. - Как только в городе затрет и от телефонных звонков спасения не будет, - непременно спрячусь у вас. Мы же фронтовые братья. ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

После войны было подсчитано, что нас, коренных питерцев, осталось немного: что - то около двухсот пятидесяти тысяч. Среди нового населения города на Неве мы не составляем и пятнадцатой части, но нам удалось сохранить дух и традиции питерцев. Новых ленинградцев не отличишь от старых. Крепкой была закваска!

В дни Победы меня невольно тянет на Пискаревское кладбище, где больше всего похоронено блокадников. Они лежат под большими холмами в братских могилах. Сюда со всех сторон непрерывными потоками стекаются люди всех возрастов. Они несут венки, цветы и... тайные подарки.

На каменных плитах, которых на кладбище множество, на указателях и памятниках нет малейшей щелки, куда бы .не были воткнуты, запиханы медные, серебряные монетки и всякая еда: конфеты, пряники, сухарики, крашеные яйца, изюм и... кусочки хлеба.

Я не знаю, как у других, но у меня эти кусочки хлеба на могилах вызывают горячую влагу в глазах. Хлеб, конечно, приносят наивные малыши, чтобы хоть сейчас его было вдоволь у тех, кто умер от голода.

Милые, дорогие ленинградские ребятишки, как вы добры и трогательны в своем стремлении накормить голодавших. Вам ничего для них не жалко.

Случайно я познакомился с Изольдой Семеновной Вышковской, женщиной удивительной судьбы. В блокаду ей было восемь лет. Она ходила в детский садик на Лермонтовском проспекте, а ее мама, Сусанна Константиновна, жила на казарменном положении в цеху завода. Дочку свою, Изу, не видела по два - три дня. За девочкой присматривала бывшая домработница. Но и та мало бывала дома, так как дежурила на крыше и в отряде дружинниц.

Изочка имела свой ключ от квартиры, самостоятельно отпирала дверь, укладывалась спать в холодной комнате, а проснувшись чуть свет - бежала в детский садик.

Однажды в январе Сусанна Константиновна на грузовой машине везла изготовленные в цехе корпуса снарядов для начинки их взрывчаткой. По пути решила заглянуть в дочкин детсадик. Но как только машина свернула на Лермонтовский - Сусанна Константиновна обомлела. Детсад и соседний дом пылали ярким пламенем.

Матросы, оцепившие пожарище, задержали машину. Они не пропускали к горящим домам, где орудовали пожарники. Стоявшие в толпе женщины наперебой рас

сказывали, что в детский сад попала бомба и никого из детишек спасти не удалось.

- Все до одного погибли, - плача, причитала старушка.

Шофер втянул в кабину потрясенную, онемевшую от горя Сусанну Константиновну и поехал дальше.

Несчастная мать вернулась на завод словно ослепшая, она едва ходила. Чтобы хоть как-нибудь утешить подругу, сослуживицы принялись хлопотать: звонили по телефону, наводили справки, добывали машину.