В море погасли огни

— Верно, — задумался военком. — У нас излишков нет. Нужно последить.

Он не стал вызывать писаря, а принялся наблюдать за ним. Сиванок, выполнявший обязанности почтальона, имел возможность утром и вечером покидать территорию части. Кроме того, он часто получал командировки в Ленинград. Сумки почтальонной не носил, а ходил с чемоданчиком. Военком приказал часовым проверить его.

Часовой остановил Сиванка, когда тот собирался выйти из части, и потребовал открыть чемоданчик.

— Не открою, — заартачился писарь. — Несу вещи командира базы. Сейчас доложу ему.

Он повернулся и кинулся к канцелярии. — Часовой забил тревогу. Сиванка задержали и проверили содержимое чемоданчика. В нем оказалось восемь банок консервов.

— Откуда они у тебя? — спросил военком.

Побледневший писарь не знал, что сказать. В ящиках его стола обнаружили еще три банки шпрот и четвертушку головки сыра.

— Мне подарили ханковцы, — вдруг придумал Сиванок.

— Кто?

Но он не мог назвать ни одной фамилии. Писарь заговорил только у следователя.

Оказывается, на той барже, которая прибыла с Транзунда с нашей типографией, были еще ящики консервов, бочонки масла и головки сыра. Сгрузив типографию, снабженцы остальное не заприходовали. Баржу они отбуксировали к своим складам и, завалив дровами, заготовленными на зиму, оставили лишь узкий проход в трюм.

Для маскировки в трюме держали швабры, каустическую соду и зеленое мыло. Доступ к ним имели только кладовщик, писарь и заместитель начальника снабжения. Продукты брали по приказу командира базы и начальника снабжения, и, конечно, не забывали себя. Жрали в три горла, да еще обменивали консервы на водку.

Кроме того, писарь развозил продуктовые подарки нужным людям. Никто из нас в эту тяжелую зиму о повышении званий и не думал, а снабженцы нашили себе на рукава новые серебристые нашивки.

Те, кто представил их к повышению, нашли оправдание: «Соединение-де разрослось, не годится людей с малыми званиями держать на больших должностях». Теперь все они арестованы и переданы в военный трибунал. Пощады, конечно, не будет.

23 декабря. Впервые в этом месяце я побывал в настоящей, жарко натопленной деревенской баньке. Ее построили бойцы постов наблюдения. Здесь большой котел горячей воды, запасены дубовые веники, а камни в парной накалены так, что выплеснутая из ковша вода словно взрывалась, с треском мгновенно превращалась в облако пара.

Наши отощавшие тела соскучились по теплу и мылу. Мы давно не видели друг друга голышом. Зрелище, нужно сказать, удручающее. У всех политотдельцев животы подтянуло, а под кожей резко выпирали «шпангоуты» — так в шутку у нас называют ребра. Пропагандист Васильев с грустью заключил:

— Мослы лишь остались! И фаса нет, один профиль.

Мы все, конечно, испытывали небывалое блаженство, истязуя себя вениками и ощущая щекочущее покалывание крови в разомлевшем теле. Мягкий пар обволакивал, обнимал нас, а запахи смолистых бревен, смешанные с ароматом дубовых листьев, пьянили, кружили голову…

Но удовольствие, к сожалению, было недолгим. Начался обстрел. Снаряды рвались где-то вблизи на льду.

В бане почему-то страшней, чем в казарме. Голышом ты чувствуешь себя беззащитным: боишься обваренным очутиться на снегу.

Мы ополоснули друг друга прохладной водой, насухо вытерлись и стали торопливо одеваться, чтобы покинуть опасное место.

24 декабря. У нас перемены: назначен новый командир ОВРа — бывший флагманский штурман, капитан второго ранга Ладинский. Говорят, что он отменно знает свое дело.

Мы теперь не кронштадтский ОВР, а всего Балтийского флота. В нашем соединении 170 вымпелов! Шестьдесят крупных кораблей и почти все катера МО. Мы не отдадим больше ни одного человека на сухопутный фронт. Весной наши корабли первыми должны открыть навигацию и очистить фарватеры от мин.

Два дня шел снег, дороги раскисли, затрудняли наступление наших войск под Москвой. Сегодня чуть подморозило, продвигаться будет легче.

Для поднятия духа солдат на Восточном фронте по радио выступил Гитлер. Он заверил, что знает о страданиях солдат и надеется на их терпение и строгое выполнение приказов. При этом пообещал применить в войне новое оружие, которое приведет к скорой победе. А неудачи под Москвой объяснил выравниванием фронта, чтобы перейти от маневренной войны к позиционной. О блицкриге уже ни слова! Понял, что молниеносной войны не получилось.

25 декабря. Ночью мы проснулись от грохота и сотрясений. Где-то рядом с казармой бухала «стотридцатка», и ей вторили другие батареи острова. От их пальбы дрожали стены старой казармы и жалко звякали стекла окон.

По сведениям разведки, в сочельник сменялись гитлеровские дивизии на Перешейке и Южном берегу, чтобы рождество отпраздновать в тыловых квартирах. Наши артиллеристы решили на прощание угостить их стальными пирогами со шрапнельной начинкой.

Сегодня «Ленинградская правда» принесла хорошую весть: рабочие вместо 250 граммов хлеба будут получать 350, а служащие — 200. Обещают выдать по карточкам крупы и мяса. Значит, подвоз налаживается.