В Москву!

По безмолвным коридорам газеты болтался щупленький старичок с шаловливыми ручками. Это был ее главный редактор — «потомственный кубанец», как сказано о нем в энциклопедии, великий кубанский поэт, автор опусов для детей и юношества, отличник народного просвещения, фронтовик и почетный житель, лауреат чего только можно, заслуженный-перезаслуженный белый песик, тихий педофил Виталий Борисович Шмакалдин.

Шмакалдин прошмыгивал мимо звезд Звездомойника, не поднимая глаз. Одинокому поэту они были сто лет не нужны. Поэт был большой эстет, и поэтому увлекался школьницами. Их он стягивал в тесный кружок в свои райские кущи в бывшем Дворце пионеров, где в пыльных углах бывшей ленинской комнаты медленно и безжалостно обучал искусству поэзии.

В то время он уже стремился к восьмидесяти.

Шмакалдин загодя выяснял, у кого из девиц какой папа, и если папа был так себе, то поэт немедленно залезал ученице в трусы, пугая непоступлением в институт, где ректором был его шурин. И до самого выпускного он, как мог, растлевал перепуганных дев каждую божью субботу. На их счастье, мог он немного.

На выпускной Шмакалдин дарил ученице красивую книжку «Пионеры Кубани», слал благодарственное письмо директору школы, взрастившей такие таланты, и больше в жизни талантов не участвовал, набрав из той же школы талантов помладше.

Для этого в восьмых классах городских школ с одобрения комитета образования Шмакалдин проводил свои знаменитые патриотические уроки. Сорок минут он рассказывал восьмиклассникам про подвиг Марата Казея, про страдания Зины Портновой, а сам в это время выглядывал такую, чтобы мигали ресницы, чтоб слюнка застыла между обветренных губ, чтоб глаза как кубанское небо и чтоб русые косы как русское поле, заклеванное вороньем демократии.

В конце урока восьмиклассниц заставляли петь песни на стихи Шмакалдина:

А в наши да в степи златые,
Покрытые кровью людской,
Вернулись года боевые,
Хоть юность ушла на покой…

Таким образом, он мог выбрать еще и голосистую.

В свободное от изнуряющих школьниц время Шмакалдин писал стихи про священное тигло сталинских дней, про щирую землю степную и про униженья постылость в беспросветных годах, имея в виду годы отсутствия советской власти. Что эти годы подарили ему воплощение многолетних бесплотных стремлений, Шмакалдина не смущало.

Нора работала в «Вольной Ниве» корреспондентом. В смысле вожделений начальства она была в безопасности, поскольку перешагнула семнадцатилетний рубеж и не красила темные волосы. И Шмакалдину, и Звездомойнику Нора была отвратительна — худая черная дылда. Еще и совершеннолетняя.

На следующий день после встречи с Борисом Нора уже вернулась в свой город и шла на работу в приподнятом настроении.

В тенистом дворике у анонимного кабинета сотрудники «Вольной Нивы» приступали к обычному утреннему делу: пили пиво.

— Добро утро, подонки, — сказала Нора. — Что нового?

— Звездомойник вчера Леночку трахнул. Она даже «Битлз» переорала, — сказал оператор из «Югополиса», прыщавый грязнуляподросток.

— А кто тогда сегодня будет выпуск вести?

— На после обеда какой-то Кате пропуск заказан. Мне вахтерша сказала.

— Что происходит в крае? — спросила Нора.

— Оно тебе надо? — ответили журналисты.

— Что, никаких новостей?

— Да на фиг они нужны, новости, — сказал начальник отдела новостей. — Все равно в эфир не поместятся. Звездомойник в отпуск едет в «Лазорьку», так мы ролик гоняем восьмиминутный. Ведущая только успевает сказать здрасьте-досвиданья, и то быстро. Ролик я сам ездил снимать. Страшные деньги заплатили, не скажу сколько. А Леночка озвучивала. «Элитное то, престижное се, в соответствии с лучшими мировыми стандартами». В баре блядей больше, чем во всей гостинице мужиков.

— А вчера в порту два грузовика со взрывчаткой арестовали. Говорят, чеченцы готовили для Москвы, — прогундосил редактор криминальной хроники.

— Интересно, сколько до этого пропустили? — риторически спросил оператор.

— Будете давать про грузовики? — спросил начальник отдела новостей.

— Да не, на фиг надо. Не ложится в концепцию. Создает у читателей ощущение, что в стране хоть что-то нормально работает — их же все-таки арестовали.

— Ну, и мы тогда не будем, — согласился журналист.

Сегодня была зарплата. Нора расписалась в бухгалтерии, сунула бумажки в карман и рванула в гастроном за углом. Каждый раз в день зарплаты она покупала сто граммов копченой грудинки, чтобы сделать самый вкусный на земле бутерброд. На бутерброд уходила ровно треть месячного дохода. Но было не жалко. «Для чего тогда вообще зарабатывать деньги, если не для этого?» — думала Нора.