В Мраморном дворце

Меня крестили 27 июля в день св. Великомученика и Целителя Пантелеймона. По обычаю того времени, крестины были торжественные, в присутствии Государя Александра III, Государыни, всей Императорской Фамилии и Двора, Моими восприемниками у купели были Император Александр III и моя бабушка, великая княгиня Александра Иосифовна, кроме того, были записаны крестными: дядя великий князь Дмитрий Константинович, тетя великая княгиня Вера Константиновна Герцогиня Виртембергская, моя прабабушка, вдовствующая герцогиня Мария Саксен-Мейнингенская, бабушка принцесса Августа Саксен-Альтенбургская, ее брат герцог Георгий Саксен-Мейнингенский и принц Георгий Шаумбург-Липпе. Несли меня в церковь в торжественном шествии с Государем и Государыней во главе. Я - как рассказывала няня Атя - лежал на парчевой подушке, покрытый золотым покрывалом, отороченным горностаем, на руках гофмейстерины моей бабушки - Анны Егоровны Комаровской. По бокам подушки шли два ассистента: состоявший при моем отце флигель-адъютант капитан 1-го ранга Илья Александрович Зеленой и состоявший в должности шталмейстера Двора моего деда - Иван Алексеевич Грейг.

В Греческом зале дворца, по которому проходило шествие, стоял почетный караул от Государевой роты лейб-гвардии Измайловского полка, командиром которой в то время был мой отец.

Когда караул строился в зале, ему было приказано идти не в ногу, так как боялись, что провалится пол. В его прочности настолько сомневались, что даже колонны зала поддерживались особыми крюками, укрепленными на чердаке, и только казалось, что они опираются в пол.

После погружения в купель меня положили на пеленальный стол, который был поставлен тут же, в церкви, за ширмами. Там на меня надели серебряное платье "декольте", со шлейфом и кружевами, и серебряный чепчик, также с кружевами и голубыми лентами. Государю подали кружевную подушку и положили меня на нее. Певчие придворной капеллы пели все время вполголоса, чтобы не испугать меня. Но когда, за молебном после крестин, они запели "Тебе Бога хвалим" Бортнянского, то дали волю своим голосам. Такова была традиция при Дворе.

После крестин меня причащал митрополит Петербургский и Ладожский Исидор. К причастию меня поднесли бабушка и дяденька великий князь Дмитрий Константинович.

И. А. Грейг писал юмористические стихи на разные случаи. Описал он в стихах и крестины моего старшего брата, и мои, и нашего двоюродного брата Христофора Греческого. Я помню несколько строк из описания моих крестин: "Все те же лица, те же рыла, а на подушке - князь Гаврила". "Все те же лица" потому что за год до моих крестин были крестины моего старшего брата Иоанна, на которых были те же лица, как и на моих. Графиня А. Е. Комяровская приняла выражение "те же рыла" на свой счет (она была очень некрасива) и обиделась.

Старшей няней была у нас Вава - как мы звали Варвару Петровну Михайлову. В свое время она нянчила отца и моих дядей, затем жила на пенсии в Мраморном дворце. Вся семья наша ее очень любила. Когда родился Иоанчик, так звали моего старшего брата, отец просил Ваву быть при нем. Вава была дочерью камердинера моего деда и воспитывалась в Смольном институте, на Александровской половине. Когда Вава поступила к отцу, она числилась "в должности англичанки", так как по штату занимала место, предназначавшееся английской няне. У Вавы было много сестер и, как это ни странно, две из них носили одно и то же имя Марии.

Няня Вава помнила Императора Николая I, моего прадеда, на смертном одре. Он лежал в своей небольшой и скромно обставленной комнате на антресолях Зимнего Дворца, на походной постели, покрытый офицерской серой шинелью, которая ему служила вместо одеяла. Ваву водили к нему прощаться. Она мне рассказывала, что и на смертном одре у Императора Николая I "грудь была колесом", как и при жизни.

В годы моего раннего детства наша семья проводила зиму в Петербурге, в Мраморном дворце, а лето - в Павловске или Стрельне. Из Петербурга мы уезжали в мае и возвращались поздней осенью.

В Мраморном дворце мы с братом Иоанчиком помещались в одной и той же детской, устроенной и украшенной в русском стиле. Все наши комнаты носили тоже русские названия: опочивальня, гуляльня, мыльная (ванна). В гуляльне окна спускались ниже пола и между окнами и полом были устроены решетки, перед которыми стояли растения.

В углу гуляльни висел большой образ Владимирской Божьей Матери, а на нем полотенце, расшитое разноцветными шелками и золотом, на концах обшитое старинными кружевами. Перед образом всегда теплилась большая лампада.

Часов в восемь утра нянюшки водили нас здороваться с отцом, а в десять часов мы ходили здороваться с матушкой. В это время она пила кофе у себя в уборной, одетая в свой неизменный красный халатик. Мне всегда приятно было смотреть, как она аппетитно ест яйца. Запомнил я также и ее красивый кофейный сервиз, серебряный, но темно-бронзового цвета.